Инсбрукская волчица. Книга первая

Семья была маленькой, я была единственным ребёнком. Ни братьев, ни сестёр у меня нет. И теперь уже вряд ли будут. Даже если у нас ещё родится кто-нибудь, вряд ли это сможет как-то разбавить мою жизнь. Допустим, когда мне семь лет, им – нисколько. С ними нельзя толком поиграть. А когда им будет столько лет, сколько мне сейчас, я уже совсем взрослой тётей стану, и то, что радовало меня в раннем возрасте, станет чуждым взрослой уже девушке. Вот если бы они были моими ровесниками… Иногда я играла с соседскими детьми, и у некоторых как раз были братья или сёстры. Но все они, как один, жаловались на то, что никакого сладу нет – если сестра или брат старше, то непременно поучают, считают себя умнее, а с ними разговаривают, как с дурачками, если же братья или сёстры младше, то абсолютно перестают воспринимать, капризничают, а родители нередко потакают им, выставляя виноватыми старших, даже если это в корне не так. Зато жизнь с маленькими сорванцами не такая скучная, это уж точно. Мне же в те дни, когда я не хотела или не могла гулять, приходилось заполнять всю пустоту дома любыми доступными занятиями, будь то рисование или чтение. Рисовать я не умела и выходило у меня так, что впору пугать капризных детей. Как-то мама, не узнав на рисунке дикобраза, решила, что я нарисовала выдуманное животное. Я сначала обиделась, но потом стала сама то клыки пририсовывать, то крылья, то с десяток глаз на лоб. Впрочем рисование мне в какой-то момент надоедало и я, помаявшись от безделья, искала, что бы почитать. Некоторые книги я перечитывала несколько раз подряд и они не переставали мне нравиться, а некоторые бросала на самой середине.

Было у меня ещё и другое увлечение: строить самой себе рожи. Бывало, возьму я зеркальце, открываю все три створки, а оттуда на меня с любопытством таращатся три совершенно одинаковые девочки с круглыми лицами, светло-серыми, почти прозрачными глазами и тёмно-каштановыми вьющимися, и оттого непослушными волосами. Я воображаю, будто это мои сёстры.

Существует поверье, что немцы все, как один, белобрысые, что конечно же не так. Говорят, девочки чаще похожи на матерей, я же лицом больше походила на отца. Он коренастый мужчина довольно высокого роста с ярко выраженными южными чертами лица. Кажется, у него в роду были болгары, а может и итальянцы. Мама же куда больше соответствовала картинному образу немцев – светловолосая круглолицая женщина небольшого роста с голубыми глазами.

– Привет! – здороваюсь я со всеми тремя отражениями, и девочки приветливо кивают мне, а потом начинают строить рожицы.

Можно, конечно, ещё и высунуть язык, провести им по губам справа налево и обратно, можно даже попробовать дотянуться кончиком языка до носа, или выполнить такое шуточное задание – высунуть язык и дотронуться до лба. Мои двойники сделают то же самое, но это ведь неинтересно! Вот если бы я закивала «Да, да!», а которая-нибудь из зеркальных девочек отрицательно замотала бы головой, или другая из них засмеялась бы, когда я не смеюсь, а третья вдруг обидевшись на что-то демонстративно отвернулась, а то и вовсе бы ушла. Осталось бы нас двое, а третья? Почему она не отражается в зеркале? Неужели она – вампир?

Куда интереснее наблюдать за своим отражением на выпуклой поверхности кофейника. Вот там получается порой смешно – моё отражение и так искривляется, и сяк, получается просто уродливая карикатура на саму себя. Мама, как обычно, портила всю игру.

– Анна, сколько тебе лет уже? – спрашивала она со смесью иронии и раздражения. – Кривляешься, как мартышка.

– Мне скучно, – бурчу в ответ я.

– Пошла бы, да погуляла.

– Не с кем, – со вздохом отвечала я и, дождавшись, пока мама выйдет, вновь начинала строить своему отражению рожи.

Я хоть и была достаточно подвижной, порой лень брала своё и я валялась на диване, но не по причине плохого самочувствия или усталости, а просто так. Я считала себя лентяйкой и временами старалась это демонстративно подчеркнуть.

Мы не бедствовали, всего у меня было в достатке. Родители много работали, и оттого времени на меня им не всегда хватало. Но в те короткие мгновения, когда они были свободны, у нас дома царила настоящая идиллия.

Я помню нашу семейную поездку в Мюнхен в девяносто девятом. Наша семейная фотография рядом с часовой башней, всё время висела в рамке в гостиной.

О своей исторической родине отец мог рассказывать часами. При этом он как-то не особо любил упоминать своего отца, то есть, моего дедушку, поскольку отношения у них были не очень. Возможно, только благодаря мне они не утратили связь окончательно. При мне они старались не выяснять отношения, но напряжение всё равно ощущалось.

Часто летом я коротала время в гостях у дедушки где-то в захолустье. От местного полустанка приходилось идти ещё добрых минут сорок. Сама деревня затерялась среди гор и лесов. Но затерялась не совсем – здесь немало развилок, выводящих на главную дорогу, ведущую в Инсбрук, есть отсюда и объездные пути в Вену. Здесь вечера настолько тихие, что любой шорох было слышно за многие шаги.