Инсбрукская волчица (СИ)

Не так уж часто у нас выдавалось свободное время, когда можно было спокойно прогуляться по двору, подышать свежим воздухом. В эти дни я чувствовала себя, словно птица, которую выпустили полетать. Это ощущение пусть и ложной, но свободы, здорово подогревало интерес к жизни. Я могла более тесно общаться с другими заключёнными. Некоторые на поверку оказались весьма словоохотливы, и с ними я вполне находила общий язык. Зигель, как обычно, держалась в стороне. Попытки вызвать её на разговор ни к чему не приводили, оттого она просто футболила камни где-то неподалёку. Сегодня, кажется, должен приехать Эрик. Он писал ранее, что собирается воспользоваться правом на свидание и что уже купил билет до Дебрецена. Признаться, я ждала его с нетерпением, ведь он в первом письме Анне упомянул детали, о которых я и не знала, хотя редко когда у нас были секреты друг от друга. Где-то ближе к полудню меня окликнули. Оказалось, брат меня уже ждал в специально отведённой комнате. Я моментально вскочила и чуть ли не бегом последовала за часовым. Скрипнула дверь, я вошла, а конвойный остался снаружи. Эрик спокойно сидел за столом и от скуки постукивал пальцами по крышке. Он был одет в рубашку с коротким рукавом, а лёгкую куртку он повесил на спинку стула. Погода сегодня жаркая, куртку носить нужды особой нет. Едва я увидела брата, я тотчас же бросилась ему в объятия. Разлука была чересчур долгой, чтобы можно было как-то словами выразить мои чувства относительно этого. Он ничуть не изменился, но было какое-то тягостное ощущение от того, что в следующий раз я увижу его только через несколько недель.

-- Но-но, сестрица, без сантиментов, -- улыбнулся Эрик. -- Изменилась ты, Ники, изменилась -- исхудала уже.

-- Наверно, -- ответила я, опустив глаза.

Эрик спокойно достал из кармана своего довольно старого пиджака зеркальце и я смогла рассмотреть себя. Да, выглядела я не лучшим образом -- лицо бледное, под правым глазом вмятина, уже тёмный круг вырисовывается. От былой лучезарности не осталось и следа. Руки мои давно были в мозолях и царапинах. Мне казалось, я гнию заживо.

-- Как ты?

-- Всё в порядке, -- ответила я, смахивая с щёк так некстати выступившие слёзы. -- Живу, благодаря вам. Газеты нам дают, кормят не сказать, чтоб хорошо, но есть можно. А как у вас дела?

-- Да всё по-старому, -- отмахнулся брат. -- Барнабас всё-таки доучился. С грехом пополам, но выпустился из школы. Он ведь бывал в гостях у Тимеи, а как раз у неё сыновья в школу недавно пошли. Чему бы он их научил?

-- Всему хорошему, -- рассмеялась я. -- Он ведь сперва хорошо учился, а только потом стал на уроках ворон считать.

-- Вот-вот. Можешь себе представить удивление тех учителей, что меня когда-то ставили в пример остальным? Там ведь до сих пор на доске почёта моё фото висит. Виктор, конечно, сам звёзд с неба не хватал, но до такого ротозейства никогда не опускался.

-- Эрик... -- я на минуту вспомнила о том, что же хотела спросить у брата. -- Ты тогда, в письме Зигель, рассказал мне о том, как Йодль помог тебе вывести тех полицейских на чистую воду. Ты ведь ничего мне об этом не рассказал...

-- Благодаря ему, Ники, ты и дожила до суда, -- развёл руками Эрик. -- Видишь ли, иногда друг подставит тебе ногу, а враг -- плечо.

Рассказ брата был долгим, я с интересом слушала его, стараясь не перебивать, ведь у него столько всего накопилось, что надо было дать ему вволю выговориться.

***

Зима выдалась довольно ранней. Декабрь только начался, но на улице было холодно. Землю покрывала тонкая пленка снега. Уже третий день в городе отчаянно выл ветер, ломая ветки деревьев и срывая шляпы с прохожих. В эту промозглую погоду гулять не особенно хотелось, но мне надо было отнести в редакцию рукописный перевод документов, где их останется только напечатать и оформить в надлежащем виде. Собственно, я работал на дому, занимаясь корректурой и переводами. Это было довольно утомительно -- просматривать кипу листов и выявлять там опечатки, ошибки. К концу дня у меня уже затекала спина, болели глаза, голова отказывала. Стоит ли говорить про вечно синие от чернил пальцы?

Жили мы бедно. Дом маленький, убогий, весь в уродливых заплатах -- так когда-то отец латал дом, чтобы зимой не продувало, а зимой было холодно -- всегда мы были вынуждены тепло одеваться. Забор наш покосился местами, ворота ржавели. Двор маленький, но там вполне умещались пёс, птичник и небольшой огород. В последнее время всё хозяйство было на мне, поскольку братья и сёстры давно разъехались кто куда. Теперь в этом доме жили только Барнабас, да я. Но младший брат был балбес, каких ещё поискать -- вечно забывал сделать что-то важное, у него постоянно то куры, то пёс ходили голодными, хотя именно он больше всех хотел собаку-гиганта. Пёс вырос дурным, под стать младшему братцу, и похоже, Барнабас нашёл себе родственную душу.