Инсектопедия

Хорошо известно, что нацисты пеклись о благополучии животных и сохранении окружающей среды, так что неудивительно, что их союзники по «oси» тоже проповедовали милосердное отношение к животным [358]. Но всё же я поразился тому, что европейские фашисты ХХ века могли баловать, а не истреблять тех, кого считали существами низшего порядка. Это кажется парадоксальным, но, возможно, такой подход порожден особенно четким пониманием отличия человека от других животных. В этой области гигант западной мысли Мартин Хайдеггер смог оказать своим покровителям-нацистам ценную философскую поддержку. Люди и другие, писал он, разделены не просто своими способностями, но и «пропастью сущности» [359]. Различие в фундаментальном смысле – в онтологическом смысле – иерархическое: камень «лишен мира», животное – «бедно миром», человек – «мирообразующ» [360].

Хайдеггер рассуждает только в категориях «животного» (в единственном числе), но в быту мы встречаемся с животными во множественном числе и в многообразных обличьях. Более серьезная сложность для фашистских политиков состояла в недочеловеках – этих существах, которые были низшими существами иного сорта, чем животные – нечеловеки, вселяющие сострадание. Особая проблема с евреями, цыганами, инвалидами и т. п. состояла в их способности вносить путаницу в категории, быть тревожно-соседними, несмотря на огромную дистанцированность, одновременно портить изнутри (быть паразитами) и угрожать извне (быть захватчиками). Ни то, ни другое фашистское государство, как нам известно, не узаконило защиты или терпимого отношения к этим существам. Эти существа занимают свое место среди животных-изгоев: они не заслуживают права на жизнь, это вредители обоих разновидностей.

Есть и другие истории о защите животных. Так, всегда казалось немаловажным сближение двух движений: движения за хорошее отношение к животным, возникшего в Европе в начале XIX века, и движения аболиционистов, которое в тот же период вело кампанию за освобождение рабов. Эти два движения часто объединяли свои организационные ресурсы; были отдельные активисты, которые участвовали в обоих движениях; оба движения (наряду с фашистами ХХ века) разделяли мнение, что некоторые формы онтологического превосходства требуют патерналистской ответственности. Многие участники этих двух кампаний не видели большой разницы между африканцами, «пересаженными» на другую почву, и домашними животными. И те, и другие возбуждали сочувствие либералов и толкали их на действия. И те, и другие нуждались в заботе и, возможно, в снисхождении. И те, и другие были неспособны говорить от своего имени или представлять свои интересы. И те, и другие заслуживали шанса трудиться в достойных условиях [361].

Я говорю всё это вовсе не для того, чтобы намекнуть, будто зоозащитники до сих пор остаются в плену прошлого своих организаций. Но генеалогия въедается глубоко, неразрешенные дилеммы сохраняются надолго и как минимум требуют проявлять осторожность при предположениях, что заботливое отношение к другим существам автоматически делает тебя высоконравственным человеком. Возможно, надо пересмотреть взгляд на снисхождение, которое неотъемлемо присутствует в понятиях заботы, защиты и социального обеспечения. Аргумент Исаака Башевиса Зингера и многих других, который гласит, что жестокое обращение с животными разрушает нравственность и легко влечет за собой сходную жестокость к людям, вполне весом. Однако, очевидно, нет оснований предполагать, что доброе отношение к животным в равной мере влечет за собой сострадание к людям. Столь же напрямую на его почве может развиться склонность к дискриминации, к разделению на тех, чью жизнь стоит защищать, и тех, чья жизнь не стоит того, чтобы ею кто-то жил.

Государство Муссолини приняло целый набор законов, которые гарантировали безопасность целого ряда животных и гуманное обращение с ними. Законы распространялись на «стандартную элиту» домашних питомцев и аборигенных видов, правовая защита которых уже сделалась приметой современности. Среди инициатив режима были акт о защите диких животных и статья 70 закона об общественной безопасности, воспрещавшая «любые спектакли или общественные развлечения, предполагающие мучения животных или жестокое обращение с ними» [362]. Этот запрет имеет для нашей истории особое значение. В Италии широко распространены публичные мероприятия с участием животных, и festa del grillo относится к этой категории. Статья 70 знаменовала начало нового этапа.

В девяностые годы ХХ века Флоренция стала ареной общенациональной борьбы против использования живых животных при религиозных и других праздниках. «Никакой Дух Святой, никакое выражение искреннего благочестия не наделяет людей правом распинать голубя в Орвьето, приносить в жертву быка в Роккавальдине или перерезать глотку козам в Сан-Луке», – заявил один из лидеров кампании, Мауро Боттиджелли из «Лиги против вивисекции» (Lega Anti-Vivisezione) [363].