Мой организм восстанавливался достаточно быстро. На второй день глаза начали потихоньку открываться и уже к вечеру я разглядела Мию Лейн, которая выглядела немного иначе. Она похудела и казалась очень серьезной. Повзрослевшей. Совсем другой.
Чтобы окончательно не свихнуться, я спрашивала ее о том, что она могла мне рассказать. О ее жизни после того, как наши пути разошлись. И, может быть, тот период подходит меньше всего для воспоминаний в моем теперешнем плачевном состоянии. Эта часть моей жизни, казалось, была, похоронена и снова воскресла вместе с вернувшейся Мией Лейн.
— Ты думаешь, мы могли как-то повлиять на то, что случилось? — спросила я как-то, пока она раскладывала передо мной тарелки с ужином.
— Ты о чем сейчас? — руки девушки на мгновение застыли, выдавая ее напряжение. Она поняла меня.
— О Калебе. Мне кажется, я могла убедить его помочь нам вырваться оттуда, — произнесла я вслух мысль, которая долгие годы мучала меня.
— Ты не знала, что его убьют. Никто не ожидал, — пожала плечами Миа, не глядя на меня.
— И все-таки я могла. Он меня любил, я думаю… Но я была слишком молода, чтобы задумываться о будущем, о том, что будет, если он перестанет меня опекать.
— Нет никакой гарантии в том, что Калеб помог бы тебе, Лиса. А мне и подавно.
— У него были деньги и планы…
— Он был преступником, Лиса, — жестко ответила Миа. Ее серые глаза остановились на моем лице. — Ты должна думать о том, как помочь себе сейчас. Забудь о Калебе.
А я и не вспоминала. Долго не вспоминала о нем, но оказавшись запертой в четырех стенах и страдая от полной безызвестности, я доставала из глубин подсознаний факты, которые сейчас вдруг начинали казаться особенно важными.
Мне только исполнилось пятнадцать, когда посреди ночи в нашу с мамой комнату вломился ее поставщик дури. Они вместе принимали наркотики и развлекались время от времени, если у нее не было постоянного любовника. Они были под кайфом, когда его пристальный взгляд остановился на мне. Кажется, его звали Карлос или Картер. Он сказал матери, что я достаточно взрослая, чтобы неплохо зарабатывать и пообещал ей, что выгодно меня пристроит. В пятнадцать я уже не была наивна и прекрасно понимала, что значит «выгодно пристроить». В худшем случае это трасса, в лучшем — бордель, где хотя бы есть крыша над головой. Я посмотрела на мать, ожидая, что она откажет своему гостю, но этого не случилось. Они начали договариваться о цене, когда я выскользнула за дверь и сбежала, спряталась у Мии, а когда мать прознала о моем местонахождении, мы обе ушли на улицу и бродяжничали несколько недель. Нас поймали. Конечно, это был вопрос времени, и как бы мы не прятались, мы обе понимали, что нас ждет. Миа тоже была красивой девочкой, и ее, скорее всего, ждала та же участь, но, может быть, чуть позже. Она не бросила меня, не отошла в сторону. И мы обе попались.
Именно тогда я познакомилась с Калебом. Он владел сетью борделей в городе, и так вышло, что когда нас доставили в один из них, Калеб приезжал с ревизией или забирал выручку, или просто навещал одну из девочек, которые там работали. Высокий, двадцатипятилетний парень с приятными чертами лица, мощными руками, покрытыми татуировками и атлетическим телосложением. Единственное, что его выдавало — это подозрительный прищур и шрам на лбу. Скорее всего след от ножа. Он не уродовал его, нет, но являлся визитной карточкой и кричал о его происхождении больше, чем полностью покрытое татуировками тело. Этим бизнесом когда-то владел его отец и брат, но тех расстреляли при разделе территорий, и Калеб получил такое вот своеобразное наследство. Но тогда я ничего этого не знала, и просто дрожала от страха, глядя на мрачного мужика, от которого теперь зависело мое будущее. Мы случайно попались ему на глаза, и Калеб велел отвести нас в его кабинет где-то над номерами. Спустя целый час мучительного ожидания, когда он явился, мы обе уже были близки к обмороку. Калеб ничего не говорил. Просто молча нас рассматривал, заставлял встать, покружиться. Раздеваться не просил и зубы не смотрел, хотя, наверное, при выборе живого товара в свой «магазин» — это тоже важные моменты.
— Будешь со мной, никто тебя не тронет, — наконец сказал Калеб, глядя прямо на меня. — И ее тоже.