Инспектор ливней и снежных бурь

Мы держимся земли и редко совершаем восхождения. Мы могли бы, кажется, возвыситься немного больше. Влезть на дерево по крайней мере. Однажды я забрался на дерево не без пользы. То была высокая сосна, стоявшая на вершине холма, и, хотя я весь выпачкался в смоле, я ничуть не пожалел об этом: моему взору открылось гораздо больше земли и неба, а на горизонте я обнаружил неведомые горы, которых прежде никогда не видел. Я мог бы бродить возле дерева хоть семь десятков лет, но ничего этого не увидел бы. Но кроме всего прочего, я обнаружил – а дело было в конце июня – на кончиках самых верхних ветвей несколько очень мелких и нежных красных цветков, похожих на шишки. То был обещающий плод цветок сосны, обращенный к небу. Я сорвал самую ее макушку и отнес в поселок, где показал незнакомым мне членам суда присяжных, которых я встретил на улице (дело было в ту неделю, когда заседал суд), а также фермерам, торговцам лесом, лесорубам и охотникам. Ни один из них не видел раньше ничего подобного, и они смотрели на нее как на чудо. А еще говорят, что в древности архитекторы отделывали верх колонн так же тщательно, как расположенные ниже части, которые лучше видны! Природа с самого начала устроила так, что мелкие цветки деревьев распускались в сторону неба, высоко над головами людей, недоступные их взгляду. Мы видим только те цветы, что растут в полях, у нас под ногами. Нежные цветки сосен распускались на самых верхних ветках каждое лето в течение многих веков, высоко над головами краснокожих детей Природы, равно как и ее белых детей. Но вряд ли хоть один фермер или охотник в этой стране когда-либо видел их.

Главное, мы не можем позволить себе не жить настоящим. Благословен тот, кто в отличие от всех прочих смертных не теряет ни минуты быстротекущей жизни на воспоминания о прошлом. Если наша философия не слышит кукареканья петуха в каждом птичьем дворе, расположенном в ближайшей округе, она устарела. Этот звук обычно напоминает нам, что мы становимся старомодными и отстаем от жизни – как в наших занятиях, так и в образе мыслей. Его философия относится к более близкому времени, чем наша. Она наводит на мысль о чем-то, что представляет собой более новый завет – евангелие настоящего момента. Он не отстал от жизни, он проснулся рано и рано принялся за дело; быть там, где он, – значит быть всегда в хорошей форме, в самых первых рядах времени. Это выражение здоровья и неиспорченности Природы – на зависть всему миру. Так бывает здоров бьющий родник, этот новый источник муз, который призван восславить каждое мгновение времени. Там, где он живет, не принимают законов о беглых рабах. Кто не предал своего хозяина много раз, после того как услышал этот звук последний раз?

Пение этой птицы обладает тем достоинством, что в нем нет заунывности. Певцы легко могут вызвать у нас слезы или смех, но кто может вселить в нас чистую радость утра? Когда в горьком унынии, нарушая торжественную тишину воскресного утра или молчание собравшихся у гроба в доме, где кто-то умер, я шагаю по деревянному настилу тротуара и слышу вдруг рядом или вдалеке пение петуха, я говорю про себя: «Вот по крайней мере один из нас не унывает». И внезапно встряхнувшись, я прихожу в хорошее расположение духа.

Однажды в ноябре прошлого года я наблюдал необыкновенный закат. В конце холодного серого дня я шел по лугу, где течет небольшой ручей; солнце, прежде чем сесть, выкатилось наконец на чистую полоску вечернего неба, и необыкновенно мягкий, яркий утренний луч осветил сухую траву и стволы деревьев на далеком горизонте, листья кустарника на склоне холма, далеко отбросил наши тени, которые легли через весь луг в сторону востока, как будто мы были единственными пылинками в его лучах. То был свет, который невозможно было себе представить еще минуту назад, а воздух был так тепел и тих, что ничто не мешало нам вообразить себя в раю. Но когда мы подумали, что это был не единственный вечер, что так будет повторяться без конца в течение бесчисленных вечеров, что каждый прошедший здесь ребенок будет радоваться и успокаиваться, он показался нам еще более удивительным.

Солнце садится на уединенный луг, где не видно человеческого жилья, и изливает на него весь тот блеск и великолепие, которое столь щедро расточает городам. Возможно, так оно еще никогда не садилось. Там летает одинокий болотный ястреб, чьи крылья золотит солнце, ондатра выглядывает из своего домика, посреди топи там тянется темной жилкой ручеек, он только начинает извиваться, полого огибая гнилой пень. Мы шли в таком чистом, ясном свете, золотившем пожухлую траву и листья, таком мягком и безмятежно-прозрачном, и я подумал, что никогда еще не окунался в такой золотой поток, на поверхности которого не было ни морщинки, журчания которого не было слышно. На западе каждая рощица, каждый пригорок светились отраженным светом, как ворота рая, а солнце за нашими спинами казалось добрым пастухом, который гнал нас ввечеру домой.