Инспектор Лосев

– Толпа! – со злостью кричит Мушанский. – Толпа может довести личность до крайних мер самозащиты. И тогда личность берется за оружие! Понятно вам это?!

– Ну, если каждая личность будет браться за оружие, – говорит Кузьмич, – что получится?

– Я говорю не о каждой личности, – Мушанский презрительно пожимает плечами. – Я говорю о личности с большой буквы.

– Большая буква начинает слово, которое требует уважения, – говорит Кузьмич спокойно. – Имя каждого человека пишется с большой буквы. Но можно лишиться уважения и остаться только с большой буквы.

– Чьего уважения, разрешите узнать? – иронически осведомляется Мушанский.

– Людей. Больше ждать уважения не от кого.

Мушанский пожимает плечами, всем видом своим демонстрируя глубочайшее презрение.

– Ладно, – говорит Кузьмич, – хватит кривляться. Пока что вы вор, Мушанский. Самый обыкновенный вор. И это слово никогда еще не писалось с большой буквы… как и слово «убийца».

– Я не убийца!.. – кричит Мушанский и стучит кулаком по столу.

– Мы еще дойдем до этого эпизода. А пока что вы признаете шесть краж по Москве?

Мушанский резко поправляет:

– Пять!

– Какие же пять вы признаете? – спокойно осведомляется Кузьмич.

Мушанский торопливо перечисляет первые пять краж. Это он «берет на себя». Деться тут некуда, он понимает. Но почему он «не берет» шестую? Конечно, там еще и попытка убийства. Но ведь деться от нее тоже некуда.

Все это, видимо, понимает и Кузьмич.

– А шестая? – спрашивает он.

– Шестой не было, – решительно заявляет Мушанский.

И тут я вспоминаю исчезнувшего жильца того «люкса». Вспоминаю, что мы так и не знаем, что взял в этом «люксе» Мушанский. И вменить ему ту кражу пока невозможно. Но откуда это может знать Мушанский?

– Вы были в той, шестой гостинице, – говорит Кузьмич. – Вас там видели и запомнили. Хорошо запомнили. Вы там впервые решились на убийство.

– Это не убийство!.. Я не хотел убивать!.. – снова кричит Мушанский, и в больших черных глазах его мелькает страх. – Это просто… самозащита, если угодно!.. Я не хотел! Не хотел, понятно вам?!

– Ладно, – говорит Кузьмич. – Всем этим займется следователь. Мне вы скажите только вот что: какие вещи вы взяли в шестой гостинице, в том самом «люксе», где вы напали на женщину? Вы же понимаете, что это вам ничем дополнительно не грозит. Кражей больше, кражей меньше. У вас и так их хватает. К тому же вы уже все равно признались, что в номере-то были. Ведь были?

– Был… – выдавливает из себя Мушанский.

– Что же вы там взяли?

– Ничего не взял.

К моему удивлению, он неожиданно приободряется.

– Ну, ну, – говорит Кузьмич, – я же вам сказал…

– Я превосходнейшим образом понял, что вы мне сказали.

Мушанский разваливается на стуле и просит еще одну сигарету.

Он снова принимается разыгрывать какую-то очередную роль. Момент ему кажется самым подходящим. Еще бы! Мы чего-то не знаем, а вот он знает, и, если ему заблагорассудится, он скажет. А не захочет, так и не скажет. И мы ничего тут поделать не можем.

Кузьмич остается, однако, невозмутимо спокоен.

– Почему же вы говорите неправду? – спрашивает он.

– Я говорю чистейшую правду, – отчеканивает Мушанский таким тоном, будто он никогда еще в жизни не лгал, и ему оскорбительны подозрения.

– Значит, испугались того, что случилось, и, ничего не взяв, поспешили удрать, так, что ли? – снова спрашивает Кузьмич.

– Я? Испугался?

Мушанский дает понять, что ему наносят новое оскорбление. Отвратительно это фиглярство, и я удивляюсь, почему Кузьмич не поставит его на место.

– Тогда почему же вы ничего не взяли? – с непонятным мне терпением продолжает спрашивать Кузьмич.

Что ему надо? Почему он все время кружит вокруг этой кражи? Оставил бы все это следователю, тот наверняка и сам докопается. По лицу Игоря я вижу, что и он не может понять этой настойчивости.

– Почему не взял? – небрежно переспрашивает Мушанский и аккуратно стряхивает пепел сигареты. – Жалкие тряпки, больше ничего не оказалось у этого господина.

Он брезгливо морщится.

– А деньги?

– Денег не было, – отрезает Мушанский и вдруг хлопает себя по лбу: – Ах, нет! Пардон. Запамятовал. Две вещички я там все же прихватил. Две весьма миленькие кофточки.

– И?..

– И скинул Эллочке, – Мушанский снисходительно усмехается.

– Заграничные? – продолжает допытываться Кузьмич.

– Представьте себе, наши.

Неожиданно Кузьмич заканчивает допрос.

– Все, – объявляет он. – Сегодня вы познакомитесь со следователем, который будет вести ваше дело.

– Простите, – учтиво спрашивает Мушанский, – а что с уважаемым Семеном Парфентьевичем?

– Малоуважаемый Семен Парфентьевич арестован, – усмехается Кузьмич. – У него в квартире найдены краденые вещи. Вами, кстати, украденные.

Затем он вызывает конвой, и Мушанского уводят.

После этого Кузьмич некоторое время молчит, утюжа ладонью затылок. Потом закуривает. Он теперь редко курит, и как-то опасливо, неохотно.

– Ну так вот, милые мои, – говорит Кузьмич. – Теперь я вам должен кое-что сообщить. Самое время, пожалуй. Вы гражданина Николова помните?

– А как же! – чуть не хором отвечаем мы с Игорем.