Инспектор Лосев

Я рассказываю Вале о своих подозрениях в отношении Мушанского. Завтра мы покажем его Виктору. А пока что надо сделать еще одно дело, надо срочно запросить все пять городов, не остановился ли в какой-либо из их гостиниц гражданин Николов Иван Харитонович, и нет ли его у тех лиц, с которыми он вел переговоры из Москвы. Жаль, что Валя этого сразу не сделал, но и я, давая ему задание, тоже не подумал о таких важных вещах.

Все обсудив, мы расходимся. Валя отправляется на переговорный пункт спецсвязи, а я начинаю звонить Светке. Это, между прочим, совсем не простое дело. Светка страшно любит болтать по телефону с подружками. Когда это происходит при мне, я не устаю поражаться обилию тем, которые они находят. Словом, я звоню безостановочно, когда-нибудь Светка должна же сделать перерыв.

Вскоре мне все-таки везет, и я дозваниваюсь.

– Витик! – радостно восклицает Светка. – Скорей приезжай, я тебе кое-что расскажу. И вообще, я жутко соскучилась. Знаешь, сколько я тебя не видела? Но ты не устал?

Нет, я конечно, не устал. Я мгновенно натягиваю пальто, хватаю шапку и собираюсь уже погасить в комнате свет, как вдруг замечаю неубранную бумагу на столе. Это Валина таблица.

Ничего не поделаешь, придется задержаться. Я спешу достать из сейфа тонкую папку с делом Николова и так порывисто раскрываю ее, что оттуда вылетает маленький листок бумаги и, кружась, падает на пол. Я сразу узнаю непонятные расчеты Николова, хотя листок падает цифрами вниз. Я наклоняюсь за ним и внезапно вижу на обратной его стороне какие-то неясные, путаные линии.

Это меня так заинтересовывает, что я, в пальто и в шапке, подсаживаюсь к письменному столу и зажигаю лампу. Но как только я придвигаю ее ближе, линии на листке исчезают. И тогда я догадываюсь, что это оттиск какой-то записи на предыдущем листке, ведь тот, который я держу в руке, вырван из записной книжки, у него неровно лохматится только один край.

Тогда я отодвигаю настольную лампу как можно дальше, гашу яркую лампу под потолком, и теперь в косых лучах света довольно отчетливо проступают… буквы!

И вот я, с трудом, правда, но все же разбираю оттиск какой-то записки. Я даже выписываю на чистый лист бумаги отдельные, угаданные мною слова. Их немного, их всего четыре. Но смысл, странный и жутковатый смысл их, постепенно доходит до меня. Я торопливо смотрю на часы. Поздно! Поздно мчаться в научно-технический отдел управления, где специалисты прочтут всю записку, от начала до конца. Кузьмич тоже уехал уже. Значит, все откладывается до завтра.

Да в цепи розыска появился ток, теперь она под напряжением. Теперь розыск, как мне кажется, приобретает ее только смысл, но и прямую, неотложную необходимость. И Я с необычной бережностью укладываю бумаги в папку и запираю ее в сейф. При этом я замечаю, как от волнения у меня чуть-чуть дрожат руки А перед глазами все еще стоят выписанные мною слова: «…сволочью… кончат… соберутся все».

Глава 2 Все, кто нам нужен, исчезли

И вот я снова на улице. Погода совсем не кажется мне такой отвратительной, как два часа назад, хотя пронизывающий ветер больно сечет лицо мокрым, даже каким-то остекленевшим снегом.

Вскакиваю в троллейбус, теперь уже полупустой, и удобно устраиваюсь около окна. Проклятый троллейбус, конечно же, ползет черепашьим шагом, хотя теперь, когда кончились часы пик, он, кажется, мог бы двигаться и побыстрее. Счастье еще, что мне не надо делать пересадок, и остановка у Светкиного дома.

Дверь мне открывает ее мама, Анна Михайловна. Они живут вдвоем, отец Светкин умер давно, когда Светка была еще совсем маленькая. Потом, правда, был отчим, но недолго. В общем, не сложилась жизнь у Анны Михайловны, и это несправедливо, потому что она чудесная женщина.

И ее все любят, ее просто нельзя не любить, столько в ней доброты и жизнерадостности, хотя она далеко не здоровый человек, болезненно полная, с больными отекшими ногами, а сердце то и дело сдает. Папа ей не раз предлагал лечь к нему в клинику, но Анна Михайловна только отмахивается. Я ни разу не слышал, чтобы она на что-нибудь жаловалась и у кого-нибудь лечилась. Просто возмутительная беспечность. Но поделать с ней ничего невозможно.

Зато она непрерывно волнуется за всех окружающих. По любому поводу. Когда Света, например, задерживается на работе, Анна Михайловна звонит мне, тоже, конечно, на работу и шутливым тоном спрашивает: «Витик, можно уже начинать волноваться?». Но, как известно, в каждой шутке лишь доля шутки. Я в таких случаях решительно говорю: «Рано. Позвоню, когда надо начинать». Хотя прекрасно знаю, что через пять минут Анна Михайловна, не выдержав, отправится встречать Светку на улицу. В любую погоду. Такой уж она человек.

Светка обожает ее. И я, между прочим, тоже. Кажется, она мне понравилась даже раньше, чем Светка. По крайней мере, так утверждает мама, вспоминая, как я первое время рассказывал об этом семействе. Еще тогда она, смеясь, спрашивала: «Ты, собственно говоря, за кем там ухаживаешь?». Словом, дай бог всем такую тещу, какая будет у меня.