Инспектор Лосев

Операция по задержанию опасного преступника всегда дело непростое, как вы понимаете. Сейчас же она осложняется еще тем, что, во-первых, Мушанский оказался вооружен и, конечно, пустит оружие в ход в любой момент. Психологически он уже готов к этому. К тому же он обозлен, напуган. И тут жертвами могут оказаться не только наши сотрудники, им, как говорится, сам бог велел рисковать, но и случайные люди, прохожие, и этого уже ни в коем случае допустить нельзя. Вторая сложность как раз и заключается в том, что операцию придется проводить на улице, в центре города, в часы, когда там больше всего народу. А в такой сутолоке и скрыться легче, это тоже следовало учесть.

Словом, над этим «небольшим планом» мы дружно мудрим целых полчаса, пока я не вынужден уехать. Кузьмич вместе с Игорем и Валей Денисовым остаются мудрить дальше. Я, таким образом, знаю план лишь в самых общих чертах.

К воротам фабрики я примчался минут за пять до окончания смены. Шофера я прошу завезти на обратном пути Светке два билета на концерт и пишу ей короткую записку, после чего направляюсь к проходной.

По моему удостоверению меня, конечно, пропускают мгновенно, даже с некоторым почтением, смешанным с любопытством и чуть-чуть с испугом. Я уже к этому привык. Наша «фирма» неизменно вызывает у людей такой «букет» эмоций.

Очутившись в большом, слабо освещенном и безлюдном дворе, я оглядываюсь. По сторонам тянутся длинные двухэтажные корпуса фабрики. Из широких окон льется во двор яркий неоновый свет. Дальше темнеют глухие, без окон, одноэтажные строения. Над дверьми одиноко горят охранные красные лампочки. Это, наверное, склады.

Во дворе людей почти не видно, смена еще не закончилась. Только изредка кто-то пробегает из цеха в цех, накинув на плечи пальто. Я останавливаю какую-то женщину и спрашиваю, как пройти в швейный цех. Она машет мне рукой, указывая путь, и бежит дальше. Ей холодно, она и спешит.

А я направляюсь к одному из корпусов. Мне надо увидеть Варвару. Но своим удостоверением я пользоваться сейчас не хочу. Это может Варваре повредить. Почему вдруг ею интересуется уголовный розыск? Лучше всего подождать, пока кончится смена.

И я терпеливо прохаживаюсь по двору возле двери, ведущей в швейный цех. Вечный мой враг, ветер, ледяной, порывистый, и тут не оставляет меня в покое, налетает из темноты, лезет под пальто. Но сейчас я не замечаю ветра. Я думаю о Варваре. Через несколько минут она появится. Что я ей скажу? Как ее уговорить пойти на встречу с Мушанским? Тем более что я и сам прекрасно понимаю, как ей противно и страшно. Нет, ее надо не уговаривать, не упрашивать, ей надо доказать необходимость этой встречи. Ей противен и страшен Мушанский? Но что это в сравнении с тем горем, с той бедой, которые он принес другим людям и еще принесет, если останется на свободе? Словом, в Варваре надо разбудить в принципе те же чувства, которые движут и нами. Ей противно и страшно? А нам? Нам, думаете, не противно, а иной раз не страшно?

От всех этих высоких мыслей меня отрывают пронзительные, слышные даже во дворе звонки. Смена окончена.

И вскоре двор наполняется людьми. Это главным образом женщины. Пожилые, усталые и молчаливые, с сумками в руках — по дороге домой они еще настоятся в очередях, и совсем юные, беззаботно щебечущие… Мелькают лица в квадрате яркого света возле двери и тут же исчезают в сгустившейся темноте двора.

Я напряженно всматриваюсь, боясь пропустить Варвару. Сам я стою в тени, меня никто не замечает. Но вот появляется и Варвара. Она идет одна, лицо у нее хмурое и встревоженное.

— Варя, — негромко окликаю я.

Она стремительно оглядывается, в глазах у нее испуг. Я делаю приветственный жест рукой. Варвара подходит и тут только узнает меня.

— А-а, пожаловали, — враждебно говорит она. — Уговаривать будете? Все равно не пойду. Что б он провалился, дьявол.

И огромные глаза ее при этом так сверкают, что я даже в темноте вижу, сколько в них ярости. Она, наверное, еще казнит себя за тот случай.

— Варя, — говорю я как можно спокойнее, — никто вас не может заставить, и уговаривать я вас тоже не буду. Пойдемте. Я только вам кое-что расскажу по дороге.

— Знаю я ваши рассказы, — сердито отвечает Варвара.

Но тем не менее слушать она не отказывается.

Мы выходим через проходную на улицу.

Я начинаю ей рассказывать о Мушанском, как он обокрал одного, другого, третьего человека, как он обокрал ту седую актрису и как она одиноко плакала у себя в номере. Наконец, как он чуть не убил горничную. Я даже рассказываю, как мы ждали его на вокзале и как он ускользнул от нас. Я все ей рассказываю, причем с такой искренней злостью и досадой, что Варвара, у которой своей злости хоть отбавляй, наконец бросает мне:

— Вам бы только его поймать, а я для вас копейка разменная.

— Эх, — говорю я, вздохнув, — ничего-то вы не поняли.

Некоторое время мы идем молча. Потом Варвара вдруг говорит, словно отвечая на какие-то свои мысли:

— Все поняла, не дурочка.

И снова мы молчим. Я с беспокойством жду, что она еще скажет. Мне самому ей больше сказать нечего. И украдкой смотрю на часы. Половина седьмого.