Инспектор милиции

— Что вы думаете делать? Будете подавать в суд? — спросил я. Она отрицательно покачала головой.— А как же?

— Будет, как было…— Юрлова достала из своей ще­гольской сумочки пачку дорогих сигарет, иностранную зажигалку.— Хорошо, что вы сели ко мне. Страшно хоте­лось затянуться, а одной неудобно. Вы курите?

— Нет.

— Редкое явление.— Она жадно затянулась.— Ду­маете небось, дотошная бабенка, из-за десяти рублей в месяц тащилась в такую даль…

— Нет, скажу честно, не думаю. Не до этого.

— А вы знаете, что меня остановило? Вернее, оконча­тельно убедило, что ничего не надо предпринимать?

— Не знаю.

— Вы.

Я уставился на нее.

— Да. У вас было такое лицо… Как бы это объяс­нить? Ну словно я обращаюсь по какому-то ничтожному случаю к человеку, у которого случилось большое несчастье,. Простите за сравнение. Я надеюсь, что это не так?

Я вздохнул.

— Нет…

— Я не специально здесь. Была в Ростове. На сорев­нованиях. Ну и выкроила пару дней. Я тренер по баскет­болу. Когда-то сама играла. Вот хотела съездить в Бахмачеевскую. Пожалуй, незачем…

— Вы теперь замужем? Она улыбнулась:

— Нет. И его двадцать пять рублей, в общем-то, мне не нужны. Я хорошо зарабатываю. Часто бываю за гра­ницей. Как сами понимаете, эта проблема,— она показа­ла на сумку, платье,— решается очень просто. Основная проблема для женщины.

— А для чего вы обращались в прокуратуру? Юрлова засмеялась:

— Чисто женская логика… Вопреки здравому смыслу.

— Вам просто хотелось его повидать. Соня посмотрела на меня с удивлением.

Конечно же, она принимала меня за несмышленого юнца.

— Это тоже было… Конечно, мне интересно посмот­реть, какой он сейчас. Мы ведь не ругались. Все про­изошло без ссор и истерик. Представляете, в один пре­красный день узнаешь, что отец твоего ребенка — цер­ковнослужитель. Дьякон или как там его…

— Вы не знали? —удивился я.

— Нет. Мне и в голову не приходило. Учились на од­ном курсе. В институте физкультуры в Москве. Игорь был отличный спортсмен. Серебряные перчатки области. Компанейский парень. Любил рестораны. Ухаживал за девчонками. Кстати, просто не верится, что Игорь с его, мягко выражаясь, земной натурой стал священником.

Я вспомнил рассказы Ксении Филипповны. Не знаю, как сейчас, но до женитьбы на Лопатиной в станице про отца Леонтия поговаривали разное…

— Если вы знали, что он такой, как же вы?.. Юрлова улыбнулась:

— Еще радовалась, что такого парня заарканила. За ним многие охотились. Особенно первокурсницы.

Я в душе ругал себя — откуда у меня такой нравоучи­тельный тон, казенные фразы? Можно подумать, «ба­тюшка» я, а не Юрлов.

Соседний столик опустел, и мы остались с Соней одни в зале. Официантка несколько раз прошлась возле столи­ка, явно показывая, что мы ее задерживаем.

А Юрлова продолжала:

— Мы с ним зарегистрировались. Бесшабашно. По-студенчески. Мать у него жила под Москвой, в Передел­кино. Это по Киевской дороге. Он даже не познакомил нас. Потом уже я сама ее разыскала… Жили мы в обще­житии. Комнату нам выделили. Он по воскресеньям от­лучался, иногда в будни. Меня не брал. Потом я сообра­зила, что это религиозные праздники. Как-то ребята с курса поехали на лыжную прогулку в Переделкино. И за­глянули в церковь, из чистого любопытства. И увидели там Игоря. Он псаломщиком был. Скандал, конечно, раз­разился грандиозный. Он сказал вначале, что подраба­тывал. Действительно, мать у него — инвалид, на пен­сии… А ему хотелось одеваться, в ресторан сходить и так далее. Конечно, дело дошло до комитета комсомола института… Его спросили: как же он совмещал религию с марксизмом? По философии у него было «отлично». А он и говорит: меня, мол, спрашивали, что думает о ре­лигии Маркс, а не я, мою точку зрения никто не спраши­вал. Из комсомола его, конечно, исключили. Он не стал дожидаться, что решит деканат, и ушел из института. Поступил в духовную семинарию. Вот, собственно, и все.

— А вы? Что вы?

— А что я? Взяла академический — и к родителям в Оренбург. Потом сын родился, Костя…

— А он вас не пытался приобщить к церкви?

— Да нет, собственно. Спросил только, буду ли я всегда с ним. Смешно! В бога я не верю. Дикость это. А Костя? Поповский сын…

— И вы не осудили его?..

Я опять с неудовольствием заметил про себя, откуда у меня берутся эти стертые слова: «осудили», «приоб­щить»?..

Юрлова задумчиво посмотрела куда-то поверх моей головы, на цепочку огней, уходящих в тихую, засыпаю­щую улицу Краснопартизанска.

— Как бы там ни было, а он отец Костика. Моего сына. И с этим ничего не поделаешь…

— Я не знаю, как вы считаете… Мне кажется, что он вас в чем-то предал…

Она посмотрела на меня почти с испугом.

— Он меня любил… И Костю любит,— тихо, но убеж­денно проговорила Соня.

— Нет-нет, я не об этом. Почему он не открылся вам до женитьбы?.. Теперь у вас проблема — сын… Что вы ему скажете?

— Не знаю… Не знаю — вот что страшно. Официантка не выдержала:

— Вы будете еще что-нибудь заказывать? Буфет за­крывается. И кухня.

Мы поднялись.