— Коллега. — Кристофер быстро вышел из машины, чтобы открыть для него заднюю дверцу. — Кстати, Симон, я жутко устал за эту неделю, так что посплю, пока вы будете обедать. О’кей?
— А если ты пообедаешь, тебя вырвет?
— Нет, но если я посплю, у меня разыграется аппетит и я поем с бо́льшим удовольствием.
— Тогда о’кей!
— Беги поздоровайся с бабушкой.
Мальчик, выпрыгнув из машины, пулей помчался по усыпанной белой галькой дорожке к женщине в кухонном фартуке, стоявшей на крыльце. Она раскинула руки, подхватила его и расцеловала в обе щеки, как будто они не виделись целый год, хотя Кристофер привозил к ней внука каждые выходные. Наобнимавшись с бабушкой, Симон бросился в дом, к деду.
Кристофер подошел к матери и тоже нежно ее обнял:
— Привет, мам.
— Привет, дорогой. Ну-ка посмотри на меня… По-моему, ты похудел. Если бы я знала, наготовила бы побольше!
— Ой-ой, и как же теперь быть? Ты уверена, что пастор не наложит на тебя епитимью за такое упущение?
— Не смейся, сынок, — ласково покачала головой мать. — Если бы не вера, не знаю, как бы я пережила… смерть Адама. Говорю себе, что он где-то там, в лучшем мире, и становится легче.
Кристофер с улыбкой кивнул, ласково глядя на нее.
Маргарите Кларенс было за шестьдесят. Каштановые волосы аккуратно уложены, милое, доброе, слегка отекшее лицо внушало доверие. По натуре скромная и великодушная, она принадлежала к тем христианам, для которых вера означает не только покорность высшим силам, но и возможность выразить свою любовь к людям. В детстве Кристофер тоже верил в Бога, а когда приблизилась пора принимать первое причастие и другие дети из общины начали спрашивать его, что он хочет получить в подарок на этот праздник, его вдруг одолели сомнения. Тогда и родился здоровый скептицизм, который определял образ его мышления во взрослой жизни. Он отказался принимать причастие, вызвав у отца вспышку гнева. Но матери удалось успокоить мужа, и в итоге старшему сыну было позволено сделать важный жизненный выбор самостоятельно. "Верь во что хочешь, главное, чтобы твое сердце оставалось добрым", — сказала она Кристоферу.
— Симон сегодня, по-моему, веселый.
— Сегодня да, но он все еще часто грустит, мам. Особенно по вечерам… впадает в задумчивость.
Они вошли в дом, и Кристофер с удовольствием вдохнул знакомый запах овощного супа, всегда витавший в воздухе на первом этаже, прислушался к мерному тиканью старых часов с маятником, под аккомпанемент которых он вырос. Отец, как обычно, сидел в любимом кресле и как раз складывал газету, чтобы принять в объятия подскочившего к нему Симона.
— Я есть хочу!
— Какое совпадение, я тоже! Но мне повезло больше — вкусняшка сама пришла! — Дедушка подхватил внука на руки и сделал вид, что хочет его проглотить.
Симон разразился радостным визгом.
— Дети-дети… — вздохнул Эдвард Кларенс, поставив довольного мальчика на пол, и проворчал, не глядя на Кристофера: — К счастью, вы с братом были спокойнее.
Кристофер хотел напомнить ему, что это спокойствие обеспечивалось шлепками и подзатыльниками, но сдержался — теперь, после смерти Адама, сводить старые счеты было неуместно. Даже если учесть, что отец и не подумал обнять его — сразу направился в столовую.
— Маргарита! Обед будет или нет?!
— Он так рад видеть внука, — шепнула мать Кристоферу, видя, что сын опять разочарован. — Не обижайся на него.
— Ничего, мам.
Он смотрел, как Эдвард идет к столу. Походка у него была довольно бодрая для семидесятипятилетнего старика, несколько лет назад перенесшего инфаркт. Но, приглядевшись, Кристофер заметил, что на высокомерном упрямом лице прибавилось морщин — как будто отец стал чаще хмурить лоб в глубоких раздумьях. Может, он горюет по младшему сыну сильнее, чем хочет показать? Но даже если так, Эдвард Кларенс скорее умрет, чем признается в этом.
— Как у тебя дела, дорогой? — спросила мать Кристофера, который пошел за ней на кухню, чтобы помочь накрыть на стол.
— Честно говоря, совсем вымотался. На этой неделе было несколько лекций, а Симону по ночам снились кошмары, так что мне поспать почти не удавалось. Если ты не против, я отдохну немного наверху, пока вы будете обедать.
— Где наверху?
— В комнате Адама.
Мать опустила на стол тарелку, которую только что собиралась нести в столовую. У нее на глаза навернулись слезы, и у Кристофера тоже сразу перехватило горло. Он шагнул к матери и порывисто обнял ее:
— Прости, я не хотел…
— Нет-нет, не извиняйся, мне приятно, что ты хочешь побыть в комнате брата. Я там постаралась оставить все, как было при нем. Одежда в шкафу… А из его дома я привезла еще две коробки вещей. Одна с книгами, которые были у него на тумбочке возле кровати. Я подумала, что это последние вещи, к которым Адам прикасался, и не смогла с ними расстаться. А остальное мы продали.
Кристофер кивнул, одновременно взволнованный и немного озадаченный тем, что мать относится к вещам Адама с каким-то священным трепетом.
— Я знаю, как вы любили друг друга, — вздохнула Маргарита. — Иди, сынок, мы присмотрим за Симоном.