Инспектор Золотой тайги

Он еще издали почувствовал неладное — перед домом, где находилась конспиративная квартира, толпился народ, стояли две–три брички, а у ворот тускло поблескивали над головами жала штыков. Ганскау, не замедляя и не ускоряя шага, свернул в боковую улочку, прошел по ней до конца и, возвращаясь обратно, остановил вывернувшуюся из–за угла бабенку.

– Что это там люди собрались?

– А бандиты двоих зарезали, хозяина и квартиранта его,— охотно объяснила она.— Ночью, говорят, залезли в окно и… того. Знать, было что пограбить. Вот времечко–то настало — никакого порядка!

– Не говори, тетка,— машинально поддакнул он.

Уходя прочь, Ганскау ощущал в себе противное чувство запоздалого страха и еще — холодное бешенство. Сомневаться не приходилось: «Кокурюкай» избавлялся от лишних участников совместно совершенного преступления. Хороши союзнички, нечего сказать! Он остался в живых по чистейшей случайности, но «Черный дракон», конечно, постарается исправить осечку, и ожидать этого следовало в любой момент.

Ганскау знал толк в конспирации, да и связи во Владивостоке у него, слава богу, имелись.

Капитан на несколько дней бесследно исчез из поля зрения японской резидентуры, отсиделся в надежном месте и, вторично избегнув опасности при аресте красными небезызвестного Колобова, тоже функционера «Временного правительства», ускользнул в Гродеково. Только здесь его, кажется, снова засекли агенты «Черного дракона»,— несмотря на предпосадочную сумятицу, Ганскау, чьи чувства за последнее время чрезвычайно обострились, постоянно ощущал на себе чей–то внимательный взгляд, хотя полной уверенности в этом у него не было. Минули сутки с небольшим пути. Ничего подозрительного капитан пока не заметил. Настораживало лишь одно: в его двухместном купе второй пассажир так и не появился. На вопрос, заданный как бы между прочим, проводник — патриархальной бородой напоминающий генерала Хорвата, управляющего КВЖД,— с готовностью отвечал:

– Господа путейские инженеры пользуются на линии особыми привилегиями.

– Помилуй, да откуда ж известно, что я инженер КВЖД,— ведь я тебе бумаг своих не показывал?

– Об этом, ваше благородие, имею специальное предупреждение–с.

Расспрашивать далее Ганскау благоразумно воздержался. Однако чем больше вдумывался он в свое положение, тем становилось яснее, что дело, к которому он оказался причастным, слишком щекотливое и деликатное, чтобы японская разведка оставила его в живых: мертвые не болтают! — эту истину Ганскау исповедовал и сам. А то, что за прошедшие сутки не сделано никаких попыток убрать его, еще ни о чем не говорило. Могут постучать при подъезде к Харбину: «Проверка документов!» Что такое, скажем, выстрел из дамского браунинга? — так себе, хлопок, даже в соседнем купе он не будет услышан. Еще лучше ликвидировать его в самом Харбине: выстрелить в упор, в вокзальной толчее или немного спустя — в одной из темных привокзальных улочек… Тут его мысли были прерваны: показалось, что кто–то осторожно пробует с той стороны дверную ручку. Ганскау, не вынимая пистолет из кармана, отвел предохранитель и бесшумным кошачьим движением снялся с дивана. Постоял, прислушиваясь, потом крутнул запор и рывком отбросил дверь. За ней никого не оказалось, но в конце коридора какая–то неясная фигура быстро выскочила на тормозную площадку.

Наконец–то! Ганскау отступил в купе, тщательно запер дверь, после чего минут пять сидел, закрыв глаза и стараясь ни о чем не думать. Эта ничтожная передышка перед дальнейшими действиями, о которых он пока не имел ни малейшего представления, несколько освежила его. Из потертого кожаного сака капитан достал гранату–лимонку, взвесил ее на ладони, криво усмехнулся и опустил в карман висевшего в изножье дивана пальто. Затем извлек фляжку со скверной рисовой водкой, морщась, сделал два больших глотка. Закусывая соленой горбушей, он стал перебирать различные способы избавиться от преследования. Уйти через окно при подходе поезда к станции? Но это был чересчур простой выход, и многоопытные агенты «Черного дракона» его, разумеется, учли. Что же еще можно придумать? Перестрелку и прочее Ганскау оставлял на крайний случай. Прибегнуть разве к помощи проводника? Конечно, он мог быть связанным с японской разведкой, и в этом случае Ганскау почти ничего не терял. С другой же стороны, весь истово монархический облик бородача наводил на некоторые мысли.

Ганскау посмотрел на часы — до прибытия в Харбин оставалось меньше часа. Он щелкнул пальцами и решительно встал. С прежними предосторожностями открыв дверь, внимательно посмотрел в оба конца пустого коридора (из какого–то купе под бренчанье гитары доносилось: «Ах, друзья, на этом свете мы живем короткий срок, и поэтому спешите набивать свой кошелек!..») и рявкнул:

– Проводник! Чаю!

Пока бородач шуршал крахмальными салфетками и тщательно расставлял на столике фарфоровый чайный прибор, Ганскау как бы невзначай закрыл дверь, посвистел только что услышанный легкомысленный мотивчик и вдруг спросил:

– Э–э, скажи–ка, кто же тебя специально предупредил, что я путейский инженер?