Инспекция

— Имеется и вся гидравлика действует, поскольку у них, то и у тебя. Так, стало быть, и у нас. Да-с. Хе-хе. Только у нас она ведь не вхолостую, извините, простаивает, а используется по назначению. А в тебе, божественный, что же?

— Это не подобающее мне дело.

— Почему же? А Зевса Кроныча помнишь? Вот, кто настоящий мужик! Преклоняюсь перед ним!

— Язычник ты!

— Ну, так и что же! Мне язычником полагается быть! Ты что же ожидал, что я буду христианином?

— Кстати, как он?

— Так, а что ему сделается? На пенсии. Недавно вот с ним в преферанс играли. Ещё и Ра с нами играл.

— На что играли?

— У нас ставки крупные. На Исиду.

— Что?

— На Исиду, богиня такая. Зевс выиграл. Она ему и досталась. На три ночи.

— Грехи какие!

— Для богоравных это не грехи, а шалости.

— Богоравные? Вы? Испепелю!

— Да тут итак жара. Брось, шеф. Угомонись. Гости так себя не ведут.

— Гости!

— Ладно. Хозяева. А хочешь, я на весь ад объявлю, что хозяин здесь наш высокочтимый…

— Тише ты! Не позорь!

— Ну, стало быть, гость.

— Гость, ладно уж. Уговорил.

— Кстати. Падре. По дороге к нам. Ты там это…

— Что ещё?

— Наследил, мой хороший.

— Как? Ты мне указывать?

— Зачем нищего изуродовал?

— Воздал. По заслугам воздал.

— Где же милосердие божье?

— Он именем божьим прикрываясь, за мирским гнался, о душе забыл.

— Вот после его смерти душе и воздашь. Наш клиент будет. А при жизни…

— Моё дело.

— Не самый плохой человек был. Подвернулся под горячую руку.

— Его дела решены уже.

— Перерешай, милосердный. Прошу для порядка. Вот ты к нам с инспекцией пришел, а сам нарушаешь очередность делопроизводства. Ведь если он пострадает при жизни, то он уже мучеником станет. Стало быть, его дорога не к нам, а к вам. А вам такой нужен?

— Об этом я не подумал… Ладно, уговорил. Будь по-твоему.

— И с этой кондукторшей…

— Нет!

— Впрочем… она без языка счастливее будет на земле. И мужа её уже мучеником не назовёшь тогда. Так что оба — наши клиенты будут. Я ведь о клиентах пекусь.

— Мужа?

— Конечно! Ведь он тебе молился, чтобы она онемела. Вот ты и исполнил.

— Я об этом ничего не знаю.

— Так ты же не слушаешь молитвы человечьи!

— А ты?

— А нам от них икается. Мы их все слышим.

— Это не годится. Недобрым молитвам не следует исполняться!

— Оно, конечно. Но ведь в противном случае …

— Э, нет! Если все, кто страдает от сварливых жён, станут мучениками, так в раю мест не хватит! Так и сяк — он все равно ваш клиент.

— Значит?

— Анду два раза.

— Что это за «анду»?

— Undo. Языки надо знать.

— Ах, это! Отменить, значит. Да ты не боись, я языки-то знаю, да от тебя не ожидал такого сленга.

Глава 19. ДУБЛЁР ПРИНИМАЕТ ИГРУ

И в этот самый момент Некто в ином месте, изображающий из себя покойного Михаила Булгакова, улыбнулся и сказал: «Анду, говоришь? В роль вошел? Я, значит, ду, а ты, значит, анду? Ладно, будет тебе анду!», после чего у нищего распрямились ноги, а у сварливой кондукторши вновь вырос язык.

— Простите, я отвлёкся. Наш разговор был занятен. Последнюю фразу я прошу повторить.

— Последнюю? Я говорил, что меня обвиняет общественное мнение вовсе не в том, что следовало бы мне поставить в вину.

— Вас это задевает?

— Не в том смысле. Я хотел бы, чтобы мнение толпы совпадало с тем, что было на самом деле, но, увы, я отнюдь не был дамским угодником.

— Тем не менее, Дон Жуан — нарицательное имя.

— Это то и обидно! С чего бы?

— Ваши проделки в Мадриде?

— Это сплошь выдумки и обман. Я был не угоден королю! Почему? Да потому что мои права на престол были ничуть не менее весомы, чем его. Что он делает? Высылает меня на войну. На какую? Разумеется, на самую бесперспективную! А как только я выехал из Мадрида, он распускает через своих шпионов обо мне всякий вздор! Дуэль — это бы ещё ничего. Дамский угодник? Чушь! Дон Жуан слишком выгодная партия для любой дамы, чтобы хоть одна из них мне уступила. Стоило мне проявить внимание к даме, она тут же видела во мне претендента на брак, и мне приходилось давать стрекоча. А она тут же трезвонила на весь свет, что я её соблазнил. Война меня немного развеяла. Впрочем, на стороне французов сражались не плохие воины.

— Вы имеете в виду д‘Артаньяна?

— Этого мемуариста и шпиона Мазарини? Что вы! Нет. Я о нем и слыхом не слыхивал. Но виконт де Тюренн был изрядный полководец.

— Боюсь, мой друг, что об этом полководце никто из ныне здравствующих, кроме, пожалуй, узкого круга историков, даже и не подозревает, тогда как о мессире д‘Артаньяне слышали все.

— О, суд человеческий! Как ты тщетен!

— Да, мой друг. Утешьтесь и станьте философом.

— Я был им ещё при жизни. Вы не знаете, всякий, кому не везёт с женщинами, становится философом?

— Знаю. Но и многие из тех, кому с ними везёт — тоже.

— Неужели?

— Ещё как!

— Кто вы, мой таинственный собеседник?

— Философ. Просто философ.

— Ваше имя?

— Михаил Булгаков.

— Я наслышан. Вы активно интересуетесь историей, психологией и любовью…

— Я, как бы это выразиться, пишу книгу.

— Здесь?

— Что вас удивляет?

— Здесь это не нужно. Здесь это никто не оценит.

— Я работаю для себя. Только для себя.

— Подумать только! Так мог бы сказать только Он.

— Кто?