— Я хочу сфотографировать эти глаза, — крутя перед своим лицом растопыренной пятерней, сказал Гамаровский.
— Да вы, батенька, псих, — констатировала Светлана, — здесь много таких что ли?
— Я не псих, милая девушка. Это очевидно.
Светлана смерила мужчину недовольным взглядом и устало сказала:
— Короче.
— Пятьдесят долларов.
Светлана встала из-за столика и быстро пошла прочь.
— Девушка, девушка, вы меня не правильно поняли, — петляя, бежал сзади Гамаровский.
— Все я поняла.
— Ничего вы не поняли, да остановитесь, наконец.
Светлана остановилась и повернулась к мужчине, готовая враз поставить точку в разговоре. Похоже, Гамаровский действительно разбирался во взгляде, потому что, увидев глаза Светланы, он отступил на безопасное расстояние и заговорил:
— Я — фотохудожник — это правда, спросите, кого хотите. Я плачу своим моделям, в этом нет ничего такого, если я не правильно изъяснился, извините, но вы — то, что я искал, поверьте. Я предлагал вам только сниматься. Сниматься, в смысле фотографироваться, ничего больше.
Светлана осмотрела запыхавшегося мужчину. Он стоял, как старый пожарник, сдавший норму ГТО, наклонив тело вперед и упрев руки в коленки, жадно дышал и косился исподлобья на Светлану. Он показался ей таким жалким и беззащитным, что к своему удивлению, она спросила:
— Курите, наверно?
— Курю, — сознался мужчина.
— Алкоголь, женщины?
— Милая девушка, в моей жизни было столько женщин… Никто бы на моем месте не стал знакомиться на улице.
— Так что вы предлагаете?
— Я предлагаю вам пятьдесят долларов за ваши глаза.
— И все?
— Все. Ничего больше, поверьте.
— Вы псих, Гамаровский, впрочем, я это уже вам говорила.
— Любой художник немного помешан.
— На улице сотни девушек.
— Вы согласны?
— Деньги вперед.
Гамаровский судорожно кинулся осматривать карманы.
— У меня нет с собой, только двадцать, но они у меня есть, есть, поверьте.
— Не трудитесь, можете отдать рублями.
— Рублями? — удивился Гамаровский.
— Да.
— Хорошо. Тогда, может быть, я смогу узнать, как вас зовут?
— Зовите меня Света. ру.
— Ру?
— Ру. Я же не спрашиваю, почему Гамаровский, а не Гайморитов.
— Хорошо, хорошо. Ру так Ру.
— Когда вы хотите фотографировать?
— Сейчас, когда же еще? — возбудился Гамаровский.
— Прямо здесь?
— Нет, что вы. Нам придется пройти в мастерскую.
— Пройти?
— Да, она у меня прямо здесь, на Арбате.
— Так мы на Арбате?
— А где же мы по-вашему?
— Я не знаю.
— Теперь меня не удивляет, почему вы кидаетесь на фотографа с кулаками.
— Бог с вами, я и не думала.
— Думали, думали, я видел.
— Но ведь не стала.
Мужчина и девушка пошли по булыжной мостовой. Светлана бросала косые взгляды на поделки из глины, матрешек, зеркала и другую мелочь. Когда они прошли двести метров, Гамаровский потянул ее за руку от кучи битой посуды на мостовой. Из окна близлежащего здания вылетела тарелка и добавила свои осколки к уже лежащим.
— Что это? — удивилась Светлана.
— Это? — спросил Гамаровский, показывая пальцем на куски битых тарелок.
— Да, это.
— А давайте посмотрим.
Они остановились и стали ждать, пока из окна вылетела очередная тарелка. Она упала не в центр, а немного с краю, также исправно расколовшись на мелкие белые части.
— Так что это? — спросила Светлана.
— А вы как думаете?
— Не знаю, дурдом какой-то. Кто-то бьет посуду.
— Вот, — глубокомысленно поднял палец Гамаровский, — этим и отличается художник от обычного человека, он видит во всем этом смысл, инсталляцию.
— Инсталляцию?
— Да.
— А я полагала, что инсталляция — это процесс установки программы.
— Увы, Света, это не так. Инсталляция подразумевает под собой игру, может быть на первый взгляд, лишенную всякого смысла.
— А на второй взгляд?
— А на второй взгляд, это искусство и как любое искусство инсталляция подчиняется строгим правилам.
— Как наша жизнь.
— Да, но скорее смерть.
Глава 7
Гамаровский крутил Светлану на вращающемся стуле, менял освещение и фоны, подносил к ее голове разноцветные перья и предметы. Он бы с удовольствием поменял напряжение в сети, но не знал, как это делается. Окончательно измотав себя и Светлану, Гамаровский остался крайне недоволен и предложил сделать перерыв.
— Долго еще?
— Не знаю.
— С чем у вас проблема?
— С вашими глазами, Света. Они потухли.
— И что прикажете?
— Да ничего, я не могу вечно злоупотреблять вашим временем.
— Вы неудачник, Гамаровский?
— Почему вы так решили?
— Так, просто спросила.
Гамаровский задумался и стал ходить по студии, сделанной из большой комнаты.
— Надо же, я никогда об этом не задумывался.
— А я полагала, что все вы только и думаете об этом.
— С чего вы взяли?
— Судя по тому, что большинство художников, поэтов и тому подобных кончают жизнь самоубийством.
— А какая связь?
— Прямая. Раз решил с жизнью расстаться, значит запилил себя.
— Почему себя? Может, другие запилили?
— Вы, творческие люди, как дети, элементарного не видите.
— Расскажите, пожалуйста.