— Ещё лет пять иль шесть, и всё у тебя будет хорошо. Я в семнадцать была такая депрессивная барышня, вырезала на руке бритвой ругательства типа «анархия», в общем, всё по схеме. Знаю, сейчас в это трудно поверить. Однажды пафосно сказала знакомой, что не доживу до двадцати пяти. Я знала, что, скорее всего, доживу, но у меня всегда и во всем будет полный абзац, ведь независимый человек в этом государстве должен страдать, и этот абзац я себе представляла таким красивым! И эта молодая женщина, которой тогда было двадцать шесть или двадцать семь, почти равнодушно ответила: «Нет, доживешь. И будешь прекрасно жить и бытовать». Через полгода мне двадцать шесть, и я не чувствую себя несчастной. У меня, правда, денег нет, но это ерунда. Вот богатые москвичи создают себе какие-то проблемы, хотя у них всё есть. Они думают, это проблемы сложные, тонкие и с трудом решаемые, а они решаются элементарно. Хочешь общаться с людьми — повернись к ним. Надоели одни люди — повернись к другим. Мне тошно объяснять, как это делать, и я не объясняю. Это должны были сделать родители, но им было не до этого. Надо слушать, и тогда кто-нибудь что-нибудь обязательно скажет.
5
Утром позвонил Асин однокурсник Серёжка Виткинд, работающий, как и все её однокурсники, не по специальности. Последние пару лет он старался в Калининграде не жить и во время кратких визитов к мамаше с бывшими приятелями не общался, но Ася и её муж были редким исключением. Ага, заходи вечером. Кстати, мне тут активно пишут антисемиты, посмотри ради интереса айпишники, лениво попросила Ася.
— Узнать, где живут антисемиты, значит, хочешь? — хмыкнул Виткинд, презирающий каббалистов ассимилянт, презирающий гуманитариев программист. — Ты бы ещё под кроватью их поискала.
— Серёжа, хочешь, я тебе очередное послание зацитирую? «Гитлер — в каждом из нас. Гитлер — коллективный мессия, и когда проснёмся мы все, вечный жид, вечный двигатель регресса, прекратит своё странствие. Жиды — это мыши, подгрызающие корни древа познания. Жиды — это крысы, кучкующиеся в сыром подвале псевдофилософии. Каждому — своё. Нам — Валхалла. Жидам — шеол. Жид слишком привык суетиться и бегать, поэтому должен остановиться, слишком любит жить, поэтому должен умереть. Когда-то мне снилось, что со дня моей смерти прошло много лет, и сквозь меня прорастают олива и смоковница: они изменили даже климат, и теперь южные деревья везде. Это было очень страшно. Тот, чья плоть послужила удобрением для жидовских деревьев, не сможет войти в Валхаллу, даже если во сне увидит её ворота широко открытыми. Каждому — своё. Жиду — смерть. Жиду — смерть. Жиду — смерть. Убей его в себе, пока он не подгрыз корни твоего знания, не осушил источник твоей метафизической свободы».
На том конце провода повисла тишина.
— Серёженька, мы тут пришли к выводу, что это известно кто, — ласково пояснила Ася. — Но она не одна пишет, там ещё какие-то мудозвоны с грубыми стилистическими ошибками. Самое плохое, что Юля поменяла домашний номер, а у моей арийской сестрички, похоже, «плавающий» IP. Она могла и место жительства сменить. Если соучастников выследить, можно вполне себе в суд подать, ты как на это смотришь? Ведь они совсем осатанели, думают, что им всё можно.
— Я бы забил. Что на неё внимание обращать? Истархов в юбке и с немецким акцентом. В наше время в этой стране за такое на принудительное лечение не кладут. Нужна крупная взятка.
— Сам факт того, что на них подали в суд, немного охладит арийские чувства. Я на одних подавала перед отъездом — ничего, тихо сидят.
— Ладно, посмотрю, принципиальная ты моя. Выследи дуру по ЖЖ, хотя вряд ли она пишет под своей фамилией. Она хоть и чокнутая, но не настолько.