Инстинкт Бабы-Яги

Мирон Сергеевич ужасно расстроился. Видя это, сосед сказал:

— Не переживайте, это обычная ситуация, в моем деле тоже подобное случается, я сам иногда сильно цену занижаю, если вижу, что клиент ничего не соображает, это бизнес: не обманешь — не получишь прибыли. Наверное, сотрудница фирмы в доле с немецким коллекционером.

— Это как? — не понял простоватый Дюкин.

— Элементарно, — усмехнулся ушлый антиквар, — небось получит от фрица процент за ваши железки.

Как только прилетел в Москву, Мирон Сергеевич побежал в «Злату» и набросился на Алену с криком:

— Воровка!

Шергина спокойно выслушала его, потом показала подписанный им контракт:

— Видите, тут написано: «Фирма не несет ответственности за совершенные сделки».

— Обманщица! — гремел Дюкин.

Алена покраснела:

— Вам не стыдно? Я так для вас постаралась! Извините, но с коллекционером вы договаривались сами!

Мирон Сергеевич пригрозил Алене и уехал. Дома он стал выплескивать свой гнев на жену, но та неожиданно оказалась на противоположной стороне.

— Знаешь, Мирон, — возразила верная супруга, — девочка права, а ты поступил некрасиво.

— Это почему еще?! — взвился супруг.

— Ну посуди сам! Валялись бы эти знак с медалью никому не нужные, — пояснила жена, — а так ты и за границей побывал, и подарков привез, и деньги получил. И потом, ну отчего ты поверил тому парню? Может, он вовсе никакой не антиквар, а просто увидел, какой ты довольный, и решил настроение тебе испортить. Встречаются такие люди, хлебом не корми, дай ближнему в душу наплевать! Ну не могут старый значок и медаль такие деньги стоить!

Мирон Сергеевич призадумался, а потом понял, что рассудительная супруга права. Дюкин умеет признавать свои ошибки, поэтому позвонил Шергиной и сказал:

— Вы это, того, уж не сердитесь. Сдуру налетел, не подумавши.

— Ничего, Мирон Сергеевич, — миролюбиво ответила Алена, — с кем не бывает. Давайте еще один тур подберу, если хотите.

Дюкин обрадовался, что девушка не держит на него зла.

— Ну спасибо, может, когда и соберусь.

Одним словом, они расстались друзьями.

— Значит, вы не хотите подавать на Шергину жалобу, наказывать ее? — Я решил поставить точку в разговоре.

— Нет, — покачал головой Мирон Сергеевич, — она-то все хорошо сделала. Это я, дурак, поверил парню в самолете, ну и распсиховался. Вашей Алене, наоборот, благодарность объявить надо, ну когда еще мне в Германии побывать бы удалось?

Я вышел на улицу, с наслаждением закурил и стал звонить последнему из списка обиженных, Колпакову Олегу Анатольевичу.

— Да, — раздался сиплый голос.

— Позовите, пожалуйста, Олега Анатольевича, — попросил я.

В трубке воцарилось молчание, было слышно только легкое потрескиванье, шорох и далекую музыку.

— Алло, — повторил я, — Олега Анатольевича можно?

— Кто его спрашивает? — прохрипел невидимый собеседник.

— С работы, — соврал я, похоже, дядька в глубоком запое и плохо соображает, что к чему.

— Насчет работы можно и со мной поговорить, — очевидно, не понял меня пьяница.

— С вами — это с кем?

— Мы вместе снимаем вам свадьбу, день рождения или похороны?

— Я попал в фотоателье?

— Ну вроде.

— Олег Анатольевич тут работает? Его можно пригласить к аппарату?

— Тьфу, пропасть, — разозлился мужик, — на фига тебе Олег? Я тоже отлично щелкаю, между прочим, лучше его, на конкурсах побеждал! Приезжай, сделаю все в лучшем виде.

— А Олег Анатольевич будет в салоне?

Алкоголик помолчал немного и заявил:

— Ага, все тебе будет, ехай скорей.

— Давайте адрес, — попросил я.

Глава 16

Я всю жизнь провел в Москве, более того, родился в столице, там же появились на свет и мои отец с матерью, и казалось, я хорошо знаю город. Но вот про улицу с названием Пруд Ключики услышал впервые. Пришлось лезть в атлас. К моему удивлению, она оказалась почти в центре, отходила от шоссе Энтузиастов. Я не слишком-то люблю этот район. Мало кто из нынешних москвичей в курсе, что раньше, еще до Октябрьской революции 1917 года, эта дорога носила другое название. Она помянута во многих песнях тех лет и полита слезами, потому что именно по ней гнали арестантов на каторгу. Об этом мне рассказал отец, хорошо знавший историю Москвы. Более того, в свое время он показал мне небольшой двухэтажный домик на пересечении шоссе Энтузиастов и Кабельного проезда. Мы ехали с отцом на машине, уж не помню сейчас куда, внезапно он притормозил и сказал:

— Вот, Ваня, смотри, это был пост.

— Что? — не понял я.

Отец указал на домик:

— Так называлось место, где ночевали заключенные, которых гнали на каторгу. Впрочем, думаю, в доме останавливалась охрана, а мужиков просто укладывали на дороге, а может, тут стоял еще какой сарай.

— А где рельсы? — спросил я.

Отец грустно улыбнулся:

— Эх, Ваняша, по железной дороге, в «столыпине», стали позже возить, дорогое это удовольствие для государства. Раньше пешком шли, через всю Россию, в кандалах, а то и с ядром на ноге, вот в таких постах отдыхали, ели горячее.

Я ужаснулся:

— И зимой ходили?

Отец кивнул: