Инстинкт и социальное поведение

[Безумцы

Мы, старые оловянные солдатики,

Все выстраиваемся по веревочке,

И если кто-нибудь выходит из рядов,

Мы все кричим: Долой безумцев!

Их преследуют, их убивают,

Чтобы потом, после долгой проверки,

Воздвигнуть им памятник

Во славу человеческого рода.

Фурье говорит нам: выйди из грязи,

Народ, жертва обмана,

Трудись, собравшись в фаланги,

В кругу тяготений;

Земля, после всех бедствий,

Заключает брак с небом,

И закон, управляющий светилами,

Дарует мир человеческому роду.

Кто открыл новый мир? 

Безумец, над которым всюду смеялись;

На кресте, орошенном его кровью,

Умирающий безумец завещает нам Бога.

И если завтра, забыв о рассвете,

Солнце не дарует нам дня, что ж, завтра

Какой-нибудь безумец найдет еще

Светильник для человеческого рода.]

Русский читатель узн`ает в последней строфе стихи, которые герой пьесы Горького читает в неуклюжем, но вдохновенном переводе:

Если б солнце, свершая свой путь,

Осветить нашу землю забыло,

То сейчас же б весь мир осветила

Мысль безумца какого-нибудь.

Перед нашей революцией эти стихи были услышаны публикой, тоже увлеченной новой религией. Родиной этой религии была Франция. Мюссе сочинил в 1833 году гениальное и ребяческое стихотворение «Ролла», выразившее это настроение. Вначале поэт изображает, в духе романтической красивости, античную древность, когда «небо ходило и дышало на земле в племени богов», потом Средние века, «когда Жизнь была молода, а Смерть надеялась». После сожалений об этих прекрасных временах Мюссе сокрушается о своей потерянной вере:

Je ne crois pas, ^o Christ! `a ta parole sainte:

Je suis venu trop tard dans un monde trop vieux.

D’un si`ecle sans espoire nait un si`ecle sans crainte;

Les com`etes du n^otre ont d'epeupl'e les cieux. …

Les clous du Golgotha te soutiennent `a peine;

Sou ton divin tombeau le sol s’est d'erob'e:

Ta gloire est morte, ^o Christ! et sur nos croix d’'eb`ene

Ton cadavre c?leste en poussi?re est tomb?!

Eh bien! qu’il soit permis d’en baiser la poussi`ere

Au moin cr'edule enfant de ce si`ecle sans foi,

Et de pleurer, ^o Christ! sur cette froide terre

Qui vivait de ta mort et qui mourra sans toi.

[Я не верую, о Христос, в твое святое слово: \Я пришел слишком поздно в слишком старый мир.\ Из века без надежды рождается век без страха;\ Кометы нашего века опустошили небеса.\ …

Тебя едва поддерживают гвозди Голгофы;\ Земля ушла из-под твоей божественной могилы:\ Твоя слава умерла, о Христос! и над твоими белоснежными крестами\ Рассеялось прахом твое небесное тело!\

Что ж, пусть будет дозволено поцеловать этот прах\ Самому неве-рующему сыну этого века без веры,\ И плакать, о Христос, на этой холодной земле,\ Которая жила твоей смертью и умрет без тебя.]

Эти звучные, несколько искусственные стихи завершаются восклицаниями, свидетельствующими о глубокой религиозной потребности поэта, выраженной еще в традиционной форме:

Avec qui marche donc l’aur'eole de feu?

Sur quels pieds tombez-vous, parfums de Madeleine?

O`e donc vibre dans l’aire une voix plus qu’humaine?

Qui de nous, qui de nous va devenir un Dieu?

[Кого же теперь сопровождает пламенный ореол? \ На чьи ноги Ма-гдалина прольет ароматы?\ Где раздается сверхчеловеческий голос?\ Кто из нас, кто из нас должен стать Богом?]