Инстинкт и социальное поведение

Во-первых, незрелость европейского капитализма, вызвавшая мировую войну, была следствием несоответствия между развитием производства и всей политической организацией Европы, с ее архаическими способами государственного управления, во многом сохранившего (особенно в четырех обреченных империях) свой сакральный средневековый характер. В двух мировых войнах изжил себя активный национализм, и европейский капитализм перешел к механизмам «парламентской демократии», единственно совместимым с его техническим развитием.

Во-вторых, социалистическое движение не было готово к сложившейся ситуации, во многом подготовленной господствующими классами, но в значительной степени вызванной незрелостью рабочего класса и его буржуазным перерождением. Начало мировой войны было кризисом европейского социализма.

Марксистский тезис о «противоречии между развитием производительных сил и производственных отношений» применялся обычно к противоречиям внутри капитализма. Предполагалось, что организация капиталистического общества не сможет вместить новые средства производства, откуда и произойдет социалистический переворот. Но мировые войны двадцатого века были вызваны другим противоречием – между капитализмом и тем, что мешало ему созреть, то есть остатками феодализма. Внутри зрелого капитализма могут развиться, в свою очередь, противоречия, которые превратят его в нечто иное – хотя совсем не обязательно в порожденный благими пожеланиями «социализм».

В России – стране, во многих отношениях не входившей в складывавшуюся «европейскую культуру» – нашлась фракция социал-демократов, принявшая всерьез крах II Интернационала, а точнее, принимавшая всерьез лежавшие в его основе идеи «пролетарского интернационализма». Это были большевики во главе с Лениным. Фракция большевиков – единственная политическая организация, выступившая против войны – насчитывала несколько сот активных членов и несколько тысяч сочувствующих. По сравнению с «организованным пролетариатом» Европы большевики были крайне слабы, и не случайно Ленин, в тяжкие дни Брестского мира, ждал, когда поднимутся немецкие рабочие, которых поведет Карл Либкнехт. Могло бы показаться, что большевики – всего лишь кучка лишенных политического реализма фанатиков. К тому же они провозгласили фантастическую политику, ориентированную на поражение собственной страны в мировой войне!

Но эта политика была вполне последовательна с точки зрения марксистской доктрины: вспомним, как ее формулировал Эрве на Штутгартском Конгрессе. Ленин предлагал рабочим всех стран перестать убивать друг друга ради чуждых им интересов их эксплуататоров и объединиться со своими братьями по классу против капитализма. Этот лозунг, столь неуместный в атмосфере патриотической истерии начала войны, нес в себе силу социального инстинкта, проявившуюся уже в Первую мировую войну. Через четыре года уставшие от войны солдаты уже слушали Ленина, и не только в России! Это было пробуждение социального инстинкта, осознание людьми своей фундаментальной общности – под видом классовой солидарности, тоже вполне реальной в расслоенном на классы обществе, проявилась общечеловеческая солидарность людей, которых заставили забыть, что перед ними, по ту сторону фронта, тоже люди. Реальность этого прорыва национальной ограниченности каждый может себе представить, взглянув на сегодняшнюю Европу и сегодняшний мир. Ленин, ограниченный догматик и духовно бедный человек, оказался выразителем идеи гуманизма, пробивавшей себе дорогу через средневековый национализм. Сам он, конечно, с негодованием отверг бы такую «буржуазную» формулировку. Как и все пророки, он не ведал, что творил.

Все это оставляет нерешенным вопрос об отечестве, до сих пор еще лихорадящий Россию. Конечно, каждый человек принадлежит культуре, в которой он воспитан. Ему не обязательно быть «добрым немцем» или «истинно русским человеком», но он вырастает просто немцем, или просто русским, и даже Ленин разъяснял большевикам, что ничего дурного в этом нет. Привязанность к родной культуре и родной стране не так уж уродует человека, как думал Максим Горький, презиравший «патриотизм и другие болезни духовного зрения». Более того, культура каждой нации содержит богатства, которыми можно законно гордиться, как гордится хороший хозяин собственным домом: надо только не презирать соседа, у которого дом кажется победней. Может быть, в этом ощущении есть нечто буржуазное, но ведь не все плохо и в буржуа!

Для меня сохранение высоких культур – таких, как культуры европейских народов – самоочевидная предпосылка будущей общечеловеческой культуры, неоценимым сокровищем которой будет ее разнообразие. Но те, кто в самом деле ценит эти культуры, ненавидят войну.