Инстинкт и социальное поведение

Мещанством считалась и любая приверженность к собственности. Конечно, «частная собственность на средства производства» была в сознании коммунистов первейшим, можно сказать, первородным грехом. По закону, вся земля была «национализирована», то есть принадлежала государству; но крестьянские наделы, исторически сложившиеся или полученные при экспроприации помещичьих имений, оставались в распоряжении их владельцев. Крестьяне были слишком многочисленны, и на их фактическую собственность пока нельзя было посягать: ее закрепил нэп. Но в принципе эта земельная собственность была для коммунистов лишь временно терпимым злом, потому что владение любой собственностью, как они полагали, извращает психику человека и делает его непригодным для будущего коммунистического строя. Если крестьянин сам работал на своей земле, то нэпман – торговец, мелкий заводчик или ремесленник – считался эксплуататором, потому что он пользовался, или мог пользоваться наемной рабочей силой. Нэпмана коммунисты ненавидели, как средневековые христиане ненавидели приспешников дьявола – колдунов и ведьм. По той же причине они ненавидели зажиточных крестьян – «кулаков», которые, как предполагалось, потому и были зажиточны, что эксплуатировали батраков. Нэпманов и кулаков терпели, поскольку партия приняла такое решение, но лишь до тех пор, пока не придет время их «ликвидировать как класс». Эти настроения почти всех большевиков впоследствии облегчили Сталину ликвидацию нэпа – то есть советской власти, потому что экономической основой этой власти был нэп.

Но ненависть коммунистов не ограничивалась «собственностью на средства производства»; она распространялась на все предметы личного обихода – квартиры, мебель, одежду, на все удобства и удовольствия жизни. Все это можно было иметь нэпману, которого считали «недочеловеком», но коммунист должен был презирать любой комфорт. Партийные «чистки» – собрания, где каждого могли обличить в «буржуазном перерождении» и изгнать из партии – очень напоминали ригоризм первых христиан. Памятником этой эпохи, а также эпохи военного коммунизма, стал роман Николая Островского «Как закалялась сталь». Это сочинение верующего коммуниста – плохая литература, но достоверный памятник своего времени и изображение человеческого типа, который уже трудно представить себе в наше вполне мещанское время.

Конечно, б`oльшая часть российского населения не включилась ни в ту, ни в другую сторону «классового» противостояния: эти люди не были ни нэпманами, ни коммунистами, а попросту заботились о собственном благополучии – насколько это дозволялось правилами советской власти. Чем же мог владеть советский обыватель? Крестьянин мог иметь дом, не слишком большой или богатый (чтобы не попасть в кулаки). Горожанин мог иметь небольшой, чаще всего деревянный дом, который в самом деле числился его собственностью, так что его можно было продать. Этот дом должен был иметь площадь, соответствующую числу членов его семьи, и почти всегда был одноэтажным; как правило, такие частные дома оставались за владельцами с дореволюционных времен. Впрочем, большинство горожан жило в квартирах, принадлежавших государству, в качестве нанимателей. Жилая площадь для них тоже была ограничена: у кого ее было слишком много, тех «уплотняли», то есть вселяли к ним в квартиру посторонних людей. Семье разрешалось иметь мебель и одежду, которые считались «личной собственностью» (в отличие от «частной»!). Нэпманы могли иметь гораздо больше собственности, но все понимали, что это «не настоящая» собственность, которую у них рано или поздно отберут. Художники двадцатых годов оставили нам изображения нэпманов и их женщин: в глазах этих обреченных ощущается страх.

В двадцатые годы «частникам» разрешали держать небольшие издательские фирмы, но все газеты и журналы, а также издательства, выпускавшие массовую литературу, принадлежали государству. Все, что печаталось, подвергалось цензуре. За всю историю России печать была свободна лишь в течение семи месяцев Временного правительства; большевики сразу же снова ввели цензуру, которая исчезла – во всяком случае, была официально упразднена – лишь в 1991 году. Об этом основном факте не следует забывать всем, кто задумывается о русском общественном мнении: в Англии цензуру отменили в 1695 году, а в Америке ее не было никогда! Но при советской власти – то есть до сталинской диктатуры – цензура была сравнительно мягкой. Не разрешалось выражать «буржуазные» взгляды, но это относилось лишь к политике и идеологии. Цензоры были сами большевики, и способны были понимать прочитанное. Беллетристика и научная литература были почти свободны. Конечно, интеллигенты, привыкшие к «свободе» царского времени, все время жаловались; они не знали еще, что им предстоит.