Инстинкт и социальное поведение

Но прошлые суеверия все еще напоминают о себе. Время от времени против науки выдвигаются обвинения, находящие отклик в общественном мнении. Ученые не ограждены от них никакой инквизицией и пытаются отвечать на все возражения, к чему они не всегда готовы. Первая волна антинаучных нападок поднялась в конце девятнадцатого века, в эпоху так называемого fin de siècle[Конец века (фр.). Это было обычным обозначением конца девятнадцатого века в декадентской литературе и философии], и то же повторяется в наши дни. Сто лет назад говорили, что «наука не исполнила своих обещаний», – как будто ученые взяли на себя какие-то обязательства перед обществом, кроме обязанности добросовестно изучать природу. Оказалось, что наука не всесильна и не способна творить «настоящие» чудеса: ученые не только не могли избавить людей от страха смерти, но даже не могли справиться с болезнями, и тем более с эпидемическими болезнями общественного мнения. По общему закону социальной психологии, преувеличенные надежды, возложенные на науку «религией прогресса», привели к чрезмерному разочарованию. Консервативные круги стали обличать «несостоятельность» науки, ее «ложные притязания», прямо рекомендуя вернуться к спасительным истинам откровенной религии. Это происходило как раз в период наибольших триумфов точного естествознания, когда гуманитарные ученые, историки, психологи и даже философы усердно подражали методам количественного описания явлений, утвердившимся в физике и астрономии, стараясь придать своим «словесным» предметам наукообразный вид.

Научное мировоззрение особенно сильно повлияло на экономистов: возникла иллюзия, что из имеющихся данных можно уже объяснить всю материальную жизнь общества и, более того, вывести отсюда объяснение всей истории. Напомним, что именно этого ожидали от ученых восторженные ньютонианцы восемнадцатого века. Анализ доктрины Маркса, проведенный в главе 11, показывает, каким образом этот талантливый исследователь был введен в заблуждение аналогией своей «теории прибавочной стоимости» с энергетическим подходом, столь плодотворным в физике и во всех естественных науках. Историческое значение этой научной ошибки вряд ли нуждается в комментариях, но оно ярко иллюстрирует общественное влияние науки в наше время. Нас не удивляет, что в былые времена богословские споры об отношениях лиц святой троицы, или о присутствии плоти и крови христовой в просфорах вызывали яростные эмоции, расколы и войны между народами. Но вряд ли достаточно оценена роль теории Маркса, доставившей идейную мотивировку коммунистических революций и гражданских войн, или роль ошибочных выводов из теории Дарвина, вдохновивших фашистскую реакцию против марксизма. Теории ученых стали в наше время столь же важным историческим фактором, как доктрины богословов в былые времена.

Так называемый исторический материализм был отнюдь не единственным продуктом наукообразных построений, стремившихся объяснить историю. Попытки этого рода получили название «историцизма». Но предсказания будущего плохо удавались историкам, претендовавшим на научную объективность – не лучше, чем историкам прошлого. Наука причастна к нынешнему положению человечества. Она содействовала, особенно в последние десятилетия, бессмысленному расширению потребления и созданию новых видов оружия. Но только от науки мы можем ожидать анализа общественных явлений, угрожающих разрушить нашу культуру. Это приводит к принципиальному вопросу – возможно ли научное исследование человеческого общества?

Границы ньютонианства. Ответ на этот вопрос зависит от того, что называется научным исследованием. В течение двухсот лет господствовало представление о науке, возникшее из механики Ньютона. Метод Ньютона сводился к определению движения тел по их начальному состоянию, для чего надо было решить математическую задачу, получившую название «задачи Коши»[Огюстен Коши (1789 - 1857) - французский математик.]. В сущности, последователи Ньютона считали задачу Коши единственным подходом к предсказанию явлений природы. Дифференциальные уравнения, входившие в эту задачу, уже для взаимодействия трех тел приводили к неразрешимым вопросам, но это не смущало ученых, полагавших, что математические трудности в принципе могут быть преодолены – если уравнения составлены правильно, в чем у них не было сомнений.