Зависимость, которая мучает меня, подобна ужасной жажде вампира в сочетании с ненасытным голодом оборотня, и я убежден, что это проклятие. Вот почему меня признали невменяемым и приговорили к пожизненному заключению, а не к смертной казни, потому что никто не понимает, что происходит внутри меня, и никто не хочет знать! Они не верят, что это чудовище, каким я являюсь, имеет мало выбора или свободы воли, за исключением выбора, потакать ему или нет, что для меня было бы все равно, что отказываться от воды, когда у меня пересохло в горле, или еды, когда мой желудок сжимается от голода. Это вряд ли можно назвать выбором. То, что привело меня к таким отвратительным преступлениям, это болезнь, которая передалась мне. Она не соответствует моему характеру. Я от природы мягкий человек. Я не стал бы умышленно причинять вред даже самой маленькой блохе, если бы меня не вынудило к этому это ужасное проклятие.
Человек, которого я вижу в зеркале, уже не тот, каким я был когда-то, не тот, кем я мечтал стать. Это не тот человек, который впервые встретил Алисию, и, я думаю, не тот человек, которым я был бы, если бы на меня не напал мой собственный убийца-демон Деймон Трент, или если бы я не был рожден от семени злого отца, садиста-педераста, более страшного, чем Деймон Трент. Я знаю, как это должно звучать для вас, как будто я избегаю ответственности за свои действия, но вы ошибаетесь. Я знаю, что уже несу ответственность за свои злодеяния. Жизни, которые я отнял, преследуют меня, даже те, кто не был так невинен. Я хищник, который оплакивает свою жертву, и мое глубокое раскаяние - единственное доказательство того, что я все еще человек. Я каждый день оплакиваю Алисию. Я скучаю по ней так, как вы и представить себе не можете. Она единственная женщина, кроме моей матери, которая когда-либо по-настоящему любила меня. Я тоже любил ее, больше, чем мог выразить словами. Мое желание к ней пробудило во мне чудовище, и я подвел нас обоих, позволив ему одолеть меня, а затем и ее.
Я сожалею о том, что сделал. Пожалуйста, найдите в своем сердце желание простить меня.
Искренне,
Джозеф Майлз.
Джо сложил письмо и положил его в конверт. Он знал, что такая манера письма кажется сухой, формальной и устаревшей. Но ничего не мог с собой поделать. Чем дольше он оставался за стенами из стали и бетона, тем больше забывал, как настоящие люди разговаривают друг с другом. Все, что у него было, это книги Мэри Шелли, Брэма Стокера, Льва Толстого и Чарльза Диккенса. Они, как и множество других великих деятелей исторической литературы, были теперь его единственными друзьями. Он подумал, что лучше разговаривать, как они, чем как один из его товарищей по заключению или грубый тюремный надзиратель.