Инстинкт № пять

Развилка! Я побежал налево, туда, где было светлей. Но, не пробежав и десяти шагов, увидел, что это была всего лишь мрачная лесная поляна с одиноким деревом посередине. Это был шанс оглядеться, и я вскарабкался на самую макушку, чтобы посмотреть, куда попал. Боже! Сплошное лесное море. Я потерянно озирался по сторонам, пока внезапно не заметил далеко-далеко впереди робкий огонек человеческого жилища. Спасен!

Спустившись, я побежал дальше. Тропа явно шла в нужную сторону — значит, в ловушке есть свой сюжет…

Свет! Я заметил пламя сквозь рогатые ветки и, выбежав на поляну, увидел, что это горит в окне старого дома оплывшая свеча в медном шандале. Каменный дом показался мне целой горой. Бегом поднявшись по крутейшим ступеням высоченного крыльца, я отчаянно подергал за шнурок — он свисал вдоль глухой двери, обитой полосами кованого железа. В глубине звякнул колокольчик. Затем донеслись шаги, чья-то рука сняла подсвечник с окна, из дверной щели у пола вытекли лучи света, и дверь открыла высоченная женщина в круглых очках на горбатом носу. Вытянув руку с шандалом, она хорошенько осветила меня с ног до головы. Я не мог пошевелить языком — такой ведьмой показалась мне женщина. Тогда она спросила, чего мне надо. Я ответил, что заблудился в лесу, и попросил позволения переночевать. Мой голосок был так жалостлив, что карга умилилась и сказала: «Ах, бедное дитя, куда ты пришел! Да знаешь ли ты, что это дом Людоеда и что он ест маленьких детей». — «Ах, сударыня, — сказал я в тон сумасшедшей бабе, — что же мне делать? Уж волки в лесу непременно съедят этой ночью, если вы не захотите меня приютить, а людоед, может быть, и сжалится надо мной, если только вы попросите его не пускать в ход свои острые зубы».

Я был готов уже разразиться истерическим смехом над этим абсурдом, но смех застрял в горле — чем больше я озирался вокруг, тем больше жуть подступала к сердцу: белые кости, разбросанные на дубовом паркете, огромные острые вилы в углу прихожей, кусок кровавого мяса на крюке, вбитом в стену.

И опять что-то прояснилось в моей бедной памяти, и я смутно припомнил одну страшную сказку, читанную в детстве, про маленького мальчика ростом с пальчик и огромного людоеда… Вот так номер! Выходит, я угодил в ту самую историю?

Пошатываясь от слабости, я вцепился грязной ладошкой в дверной косяк: мой ум отказывался что-либо понимать.

«Ладно, — сжалилась хозяйка, — я думаю, что мне удастся спрятать тебя от мужа. Будет тебе стоять на пороге. Он скоро вернется, а пока иди-ка погрейся. Ты же насквозь продрог в лесу, бедняжка».

Она впустила меня в дом и подвела к очагу. Там в каменной стене, в циклопическом камине пылала гора яркого огня, где на черном от копоти вертеле жарился, попыхивая жирком, целый баран. Ужин для Людоеда.

Присев на корточки, стуча зубами от сырости и протянув руки к пламени, я пытался сосредоточиться.

От моей одежды шел пар.

Посреди массы огня чернел баран.

По мясной туше метались голубые огоньки.

Жир смачно капал на угли.

И непонятным образом все эти шлепки, вздохи и гулы тяги, шумы огня и горящего мяса складывались в звук идущего по рельсам поезда, в перестуки вагонных колес на стыках пути.

Тут в дверь со страшной силой постучали три раза. Людоед! Жена спрятала меня под кроватью и пошла отворять дверной засов. В паническом страхе я забился в самый угол. Я окончательно свихнулся и чувствовал себя маленьким мальчиком, который попал в беду. Мое сопротивление ловушке слабело с каждой минутой, я втягивался в воронку чертовщины, как вода — в горловину водостока.

Хлопнула, как гром, железная дверь. Больше нас ничего не разделяет… По каменному полу прошли огромные сапоги с отворотами и остановились у квадратных ножек дубового стола. А за ними пролязгали четыре черные собачьи лапы с белыми когтями, торчащими из шерсти. Пес отряхнулся от дождевой воды, и в камин, шипя, полетели дружные капли. Жалобно скрипнуло кожей сиденье продавленного стула — Людоед уселся за стол, уставленный снедью. Я разглядел из-под кровати его увесистый зад в штанах из черного бархата в сальных пятнах. Пес лег у огня. От его мокрой шкуры резко запахло едкой псиной. В камине стрельнуло сосновое полено, и ко мне под полог закатился алый злой уголек. Мое убежище разом наполнилось щекотливым острым дымком — я чуть было не чихнул и не выдал себя с головой.

Людоед спросил, готов ли ужин, и нацедил полный кубок вина из бочонка. Только тень на стене поднесла косой красный бокал к губам, как вдруг Людоед стал принюхиваться, вертеть головой во все стороны, ерзать так, что завизжала мокрая кожа на стуле, и прорычал, что чует запах человеческого мяса.

Я, оцепенев, глядел на его сапожищи, с которых натекла целая лужа воды.

«Мальчика ты еще вчера съел. Это, наверное, баран пахнет свежатиной. Он еще не прожарился», — обманывала его жена.

Пес поднялся на четыре лапы и прошел к миске, где валялись бараньи ребра. Это было подлинное страшилище — смоляной зверь с широким ошейником из красной кожи с шипами. Опустив жуткую морду, пес принялся жадно грызть и глотать кровавую рвань.