— Желание продвинуться, — призналась она, — это более всего. Я хочу полностью использовать свой потенциал.
— В чем он? Какие наиболее сильные стороны своей натуры вы можете задействовать?
— Целеустремленность, коммуникабельность, возможность быстрой адаптации. Умение просчитывать варианты возможного поведения моих коллег.
— Почему в таком случае вы не добились большого успеха в жизни?
— Разве? — удивилась она. — По-моему, самодостаточность — один из основных принципов жизни счастливого человека.
— Вы работали за рубежом, у вас была возможность блестящей карьеры. А теперь вы работаете в обычном научно-исследовательском институте, — продолжал провоцировать ее Журавлев, — вам не кажется, что ваша карьера не удалась?
— Нет, не кажется, — убежденно произнесла Марина. — Я собираюсь защищать докторскую диссертацию. По-моему, в моем возрасте это не называется «неудавшейся карьерой». Возможно, через двадцать лет я буду уже членом-корреспондентом, — нанесла она очередной укол Журавлеву. Тот взглянул на Кудлина, усмехнулся и промолчал, не комментируя ее слова.
— Какие недостатки вы знаете за собой? — спросил Вениамин Денисович.
— Это некоторая неуравновешенность. Возможные срывы, связанные с неустоявшейся личной жизнью. Способность замыкаться в себе, неумение планировать свою жизнь… Достаточно или нужно продолжать дальше?
— Не нужно. Скажите, как вы себя поведете, если ваша подруга уведет от вас любимого мужчину?
— Мой любимый мужчина — мой сын. Надеюсь, его от меня не уведут никогда, — усмехнулась она. — Но в таком случае я не стану выяснять отношений. Порву с обоими. Так будет правильно. Выброшу их из своей жизни.
— Если после вашей работы кто-нибудь предложит вам более высокий оклад и лучшую должность — вы примете это предложение?
— Не знаю. Если это будет связано с изменой предыдущим руководителям, то вряд ли. Если нет, тогда возможно…
— Почему? Почему вы будете считать себя обязанной прежним руководителям?
— Это достаточно просто, — пояснила Марина, — они выводят меня на новый уровень, с которого я начинаю другой отсчет. Получается, что и последующие предложения будут отталкиваться от уже существующих.
Официант унес рыбу и принес тонкие куски сырого мяса, которые можно было поджаривать на специальной жаровне. Кудлин, любивший подобное «барбекю», начал осторожно раскладывать куски мяса, переворачивая их каждые несколько секунд. Марина отказалась от мяса. В этот момент Журавлев вдруг спросил:
— Вы можете отказаться от своего мнения?
— Сформулируйте ситуацию, — попросила она.
— Вас уговорили или запугали. Какой вариант вам нравится больше?
— Меня трудно испугать, — немного подумав, призналась она, — а уговорить практически невозможно. Скорее можно убедить.
— Предположим, что вас убедили. Вы легко откажетесь от собственного мнения?
— Нет. Все-таки нет, — ответила она. — Я полагаю, что причины должны быть очень вескими. Но и в этом случае я крепко подумаю.
Журавлев вздохнул. Очевидно, долгий разговор утомил и его. Он снял очки, протер стекла и, не надевая их, спросил:
— А сами вы хотите перейти на новую работу?
— Да. Но мотивация моего поступка не имеет ничего общего с материальными моментами, — откровенно сказала она, взглянув в глаза психолога.
Тот заморгал, надел очки. И больше ничего не спросил. Через несколько минут принесли кофе и десерт. Журавлев больше не задавал вопросов. Кудлин рассказал какой-то анекдот, но никто не улыбнулся. Леонид Дмитриевич понял, что ужин завершен. Он взглянул на часы.
— Машина вас ждет, — сказал он, — мы увидимся с вами послезавтра. Спасибо за ужин, Марина Владимировна.
— Спасибо вам, — кивнула она на прощание Кудлину, — и вам, — сказала она, обращаясь к Журавлеву. Тот почему-то встал и, неловко поправляя очки, кивнул ей на прощание, первым протягивая руку.
— До свидания, — сказал он.
Когда Чернышева ушла, Кудлин проводил ее до лестницы. Затем вернулся и спросил:
— Как вы ее находите?
Журавлев взглянул на него, поправил очки и начал говорить…
Глава 22
Он с трудом приходил в себя. Удар был достаточно сильным. Цапов чуть приоткрыл глаза, все поплыло, он пока ничего не видел. Чувствовал, как его потряхивает. Очевидно, они находились в автомобиле и его куда-то везли. Цапов закрыл глаза. Он знал, как важно не дергаться, не обнаружить, что уже что-то слышишь. Именно поэтому он не стал разжимать губ, впрочем, он все равно не смог бы этого сделать. Рот был заклеен скотчем. Руки и ноги связаны. Нужно не шевелиться, стараясь не обнаруживать себя. Он напрягся, когда услышал голоса рядом.
— Здорово ты его стукнул. Он в себя не скоро придет. А может, он окочурился?
— Нет. Дышит, стервец, я проверял. Он еще нам живой нужен. К Савраске приставал, стервец, хотел его запугать. Ничего. Теперь недолго ему людей пугать. У Звонка он все выложит.
— Думаешь, расскажет? А если он подосланный?
— У Звонка и не такие раскалывались. Конечно, все расскажет. Как миленький. А потом пойдет на дно, как остальные.
— Это я понимаю, — хохотнул второй. У первого был голос с хрипотцой. Второй, очевидно, был помоложе.