Институт будущих магисс

Вечером, расположившись на новом месте, торопливо поглощая незамысловатый ужин, Верта нет-нет да думала о Коноре. Он уже забыл ее? Вычеркнул из памяти в тот же вечер, пожав плечами: «Что же, она получила то, что хотела»? Или пытался отыскать? Он мог позвать ее в любой момент, но запретил себе, чтобы не причинить боли? Но, скорее всего, он вздохнул с облегчением, избавившись от обузы. Он вернул дочь. Зачем ему теперь Вертрана…

Между тем зима отступала. Она долго не сдавала своих позиций, но, разразившись напоследок снежной бурей, выплеснула злость и покинула поле боя. Уже на следующий день ярко сияло солнце, снег потемнел, кое-где виднелись проплешины с торчащими из-под земли отважными, но такими хрупкими травинками. Борются ведь, не сдаются! Вертрана улыбнулась, на секунду поверив, что все будет хорошо.

А вечером того же дня услышала зов. Давно забытый, ненавистный голос госпожи Амафреи приказывал всем воспитанницам явиться на обряд «отречения».

Вертрана так надеялась, что больше не связана узами крови с Институтом, только с лордом Ространом, но, видно, до самого выпускного она будет принадлежать и директрисе тоже.

68

Верта представила, как директриса стоит, склонившись над «Небесным алтарем», а черные глянцевые бока артефакта отражают ее искаженное лицо. Представила длинные пальцы, тянущиеся к «розочкам», которых отдали лордам. Нелли, Мей, Эйлин и сама Вертрана… Теперь им приказывают вернуться. Не волноваться можно только за Меюшу, Тео не даст ее в обиду.

Зов, пока несильный, но настойчивый, зудел, как докучливая муха. Он не отвяжется, станет крепнуть, пока не сожмет душу в кулаке, лишая воли. Обсидиановый артефакт, хранящий в себе кровь Вертраны, неумолим. И все-таки пока голос был не слишком настойчив, Верта верила, что сумеет противостоять.

Вчера вечером она сняла клетушку под самой крышей, с покатыми стенами и влажным потолком. Железная кровать с прохудившимся тюфяком за ночь так намяла ей бока, что ребра болели до сих пор. Вертрана просунула руки сквозь прутья спинки и приковала себя заклятием «замка».

«Вернитесь. Вернитесь. Мы ждем вас. Смирение. Послушание. Прилежание. Поступите как должно», – звучали одни и те же слова.

Даже Сухарь давно утомилась бы, значит, наложила заклинание «повторения». Но это неважно, зов все равно силен.

– Я не пойду! – крикнула Вертрана в потолок. – Не дождетесь!

Через пару часов жуткой головной боли у нее хлынула носом кровь. Даже не вытереть – запястья-то скованы. Верта уперлась лбом в прохладную спинку и тяжело дышала, глядя, как капли пятнают застиранную простыню.

«Вернитесь… Вернитесь…»

Слова эхом бились внутри черепной коробки, причиняя боль. Еще через час судорогой свело живот. Верта со свистом втянула воздух сквозь сжатые зубы. А вот это уже плохо: если не подчинится, потеряет ребенка. И если подчинится – тоже…

– Чтобы вы все сдохли, сволочи! – завопила она. – Да сколько же можно над нами издеваться!

«Возвращайся, – подсказывал голос разума. – Директриса обязана вызвать Конора. Он тебя вытащит!»

Это было единственное правильное решение, но оно означало, что Вертрана сдается. Что никогда ни для одной воспитанницы не останется другого выхода, кроме как терпеть любые гадости и пинки. И быть благодарными, точно комнатные собачки, уже за то, что их иногда гладят и позволяют спать в одной постели с хозяевами.

– Я свободна… – прошептала Верта, теряя силы, мучаясь от боли. – Я свободна…

Она лишилась чувств, а очнулась на улице. Брела, пошатываясь, выставив вперед руки, точно сомнамбула. Прохожие шарахались от девицы жуткого вида – лохматой, простоволосой, в измятом платье. Верта вскрикнула и бросилась к ближайшей ограде, вцепилась трясущимися пальцами, изнемогая от усталости.

– Девочка, тебе помочь, милая? – осведомилась сердобольная пожилая женщина.

«Если бы мне можно было помочь!»

Вертрана покачала головой и разжала руки. Бесполезно. Надо идти и смело посмотреть в глаза своей судьбе. Ишь, размечталась, жалкая уличная крыса… О любви, о преданности, о семье, о детях… Это не для тебя!

Оказывается, в бесчувственном состоянии она преодолела большую часть пути. Уже виднелись распахнутые ворота – Институт встречал своих воспитанниц с распростертыми объятиями. Институт. Проклятый. Никуда от тебя не деться. Въелся в кровь и плоть.

– Сегодня все закончится, – пообещала себе Вертрана и поковыляла вдоль улицы.

Едва перешагнула невидимую границу, и боль тут же отступила, растворилась. Прислужницы, что стояли наготове, заботливо подхватили под руки.

– Ох, детка, намаялась. Что же ты, надо было сразу спешить. Ничего, ничего… – приговаривали они на два голоса.

Они заволокли запинающуюся Вертрану на крыльцо, помогли подняться по лестнице на третий этаж, привели в розовую спальню. Верта шагала, безразличная ко всему, мечтая лишь о том, чтобы все поскорее завершилось.

– Вертрана! – воскликнула Дженни, первой заметив Верту. – Ой, бедная, что с тобой?