Институт Дураков

Меня к этому времени перевели в маленькую палату. Ваня заходил часто, брал у меня книги. "Былое и думы" Герцена, правда, не осилил - быстро вернул, а "Историю моего современника" - томик о тюремных скитаниях Короленко - держал долго. Иногда, видя, что я занят, Ваня со словами: "Можно я посижу здесь?" - садился с краешку ко мне на кровать и подолгу сидел молча, не мешая, только поглядывая на меня тихими и преданными глазами.

Еще мы играли в шахматы. Ваня играл хорошо, у него были развиты комбинаторные способности. Мы часто разговаривали на самые разные темы. Я рассказывал ему о Герцене и Короленко, расспрашивал о жизни. Кругозор Вани не был широк, но он тянулся к знанию, к книге, слушал с интересом. Ваня говорил что окончил 10 классов вечерней школы, даже пытался поступать в институт (кажется, Ростовский политехнический), но неудачно.

Много времени я потратил на то, чтобы развеять или хотя бы поколебать его женоненавистнические заблуждения. Кажется, это мне все-таки удалось. Ну почему так распорядилась жизнь, что не познал Ваня Радиков до своих 33 лет ни материнской ласки, ни женской верности и любви?

Прослышав, что я литератор и усиленно ревнуя меня к новому отделенческому поэту, одолевавшего всех стихами - Игорю Розовскому, Ваня однажды, страшно смущаясь, протянул мне свой опус, сочиненный тут же, в минуту молчания на краешке моей кровати. Этот листок и сейчас у меня единственная ниточка, связующая меня с Ваней Радиковым, - его маленький дар, его легкое, молчаливое прикосновение - он делал так иногда - к рукаву моего халата...

На лужайке, на полянке,

Девки водят хоровод,

Завлекают парня Петю,

Чтоб пропел кукаревод.

...Ох девчата, ох девчата!

Несерьезный вы народ.

Легкомысленно живете,

По-куриному поете.

Простим Ване поэтическую примитивность этих строк, примем их с улыбкой. Да он ведь и не рядился в поэты. Кстати, даже в этом отрывке сумел он выразить свой антагонизм к прекрасному полу.

Конечно, общаясь с Ваней, наблюдая за ним, я ни на минуту не сомневался в его психическом здравомыслии. В отличие от Матвеева, он не хотел, даже боялся признания его невменяемым. Тем не менее, в институте Сербского, на моих глазах, он был признан психически больным, социально опасным и обречен, таким образом, на бессрочное заточение в спецпсихбольницу.

И это было еще одним преступлением советской медицины, советской судебной системы, советского государственного тоталитаризма. Случай с И.Радиковым должен лечь темным пятном и на совесть его сановного земляка М.А.Шолохова. Ведь Ваня Радиков лично е м у писал свое письмо, просил, как у депутата, за которого, видимо, не один раз голосовал, заступничества и поддержки. И что же вышло? Я уж не говорю о том, что этот крик о помощи остался безответным. Естественен и такой вопрос: а каким образом это ч а с т н о е письмо оказалось в следственном деле Ивана Радикова? Уж не сам ли "писатель земли русской" отволок? Впрочем, с него станет. Вспомнил его известное выступление по поводу процесса над А. Синявским и Ю.Даниэлем в 1966 году. Так чего уж тут говорить?

БЫТ. 2 ГЛАВА

Питание в институте, как я уже не раз отмечал, было вполне приличным, а после тюремной баланды казалось просто санаторным. Говорили, что на каждого обследуемого отпускается государственной казной 1 рубль 50 копеек в день, и это действительно санаторная норма, если сравнить ее с тюремной и лагерной: 30-40 копеек.

Обычно первую неделю после прибытия в институт зеки ели жадно, охотно брали добавку, набрасывались на белый хлеб и молоко. Потом наступало насыщение. Все круглели заметно. Когда я после месяца сытной жизни в институте взвесился на весах в сестринской комнате, то не поверил своим глазам - я прибыл в весе на 12 килограммов! Правда, здесь большую роль играли еще передачи.

В институте Сербского они разрешались не раз в месяц, как в следственном изоляторе, а еженедельно, по воскресеньям. Передать можно было пять килограммов продуктов, при этом дозволялось (опять-таки в отличие от тюрьмы) передавать свежие фрукты, мед, шоколад, вареные яйца (10 штук), сгущенное молоко (2 банки) и т. д.

В отличие от тюрьмы, в институте не было "ларька", однако, если у заключенных были деньги (переводились родственниками прямо в институт), можно было закупать продукты в московских магазинах. Этим занималась старшая сестра отделения, раза два в неделю она обходила зеков и составляла список-заказ. Можно было купить любую еду, вплоть до мороженого. Чернобородый реактивщик из большой палаты обычно заказывал торт. Пару раз и я воспользовался этим "сервисом": соскучившись по острым блюдам, заказал ... соленые огурцы и острый "Индийский" соус. Принесли. Однажды обнаглел и... заказал бутылку "Кагора". Конечно, отказали, хоть я и пытался доказать, что это лечебное вино.

В общем, дни, проведенные в институте Сербского, были для меня самыми гастрономическими; как часто я вспоминал о них потом за миской лагерной баланды!