Институт Дураков

— Что вы задумались? Что исключите?

— Монгольфьер.

В один голос: — Что? Что?

— Шар воздушный. Первый воздушный шар, по имени его изобретателя. Почему-то все время нужно исключать самое приятное.

— Как это так?

— Ну, на прошлых картинках — отдых на траве исключили, работяг оставили. Теперь монгольфьер.

— А почему это — приятное?

— Путешествовать на воздушном шаре? А разве нет? Мечта всей моей жизни. Еще с детства, с жюль-верновских "Пяти недель на воздушном шаре". А вы предпочитаете бензиновые тарахтелки?

Перебрал еще несколько картинок. Надоело.

Следующие картинки были интереснее. Симметрично раздвоенное разноцветное пятно — сажают на лист цветную кляксу, прижимают другим листом, а потом развертывают. Нужно было сказать, что напоминает каждый такой узор. На первом были будто бы две фигурки с развевающимися фалдами.

— Два дирижера делят курицу славы.

— Как вы сказали? — психолог бросилась что-то записывать.

— Это из Маяковского. "Разрежем общую курицу славы и выдадим всем по целому куску". Вот здесь два дирижера именно этим занимаются.

— Ну и фантазия! А это?

— Бабочка "Мертвая голова".

— А почему мертвая?

— Я уж не знаю, почему ее так назвали.

— Все-таки, почему у вас такие ассоциации? С мертвой головой?

— Не знаю. Вижу так. Видение ипохондрика, должно быть.

Поиграли еще недолго. Затем я сказал, что довольно, больше заниматься этим не буду.

Под занавес, пока психологическая дама собирала свой небогатый реквизит, поговорили с ней о Фолкнере. Не помню уж, как возник разговор, но оказалось, что она любит и ценит Фолкнера. Недавно прочла "Шум и ярость". А я вот не читал… Поговорили о Кафке, Джойсе. Дама оживилась, показалось, что разговор этот она вела охотнее, чем свое исследование. В общем, мне она понравилась.

Методы исследования. Глава 2: "Субъективные" методы

Психологическое обследование, о котором я только что рассказал, было вершиной, кульминацией психиатрической экспертизы в институте имени Сербского. Оно да энцефалограмма — вот, пожалуй, и все запоминающиеся методы. Ничего больше не было в этом знаменитом, разрекламированном, научно-исследовательском учреждении — никаких изящных экспериментов, никакой хитрой и тонкой технологии, никакой выдающейся, на уровне века, науки. И судьба наша, таким образом, зависела от суждения (читай: от желания) наших врачей.

Вот я и подошел к тому, что называю субъективными методами, т. е. к разным видам наблюдения.

Основное представление о психическом состоянии порученного ему зека врач получал из уголовного дела. Хотя и не должен бы, вроде, получать. Но врачи не утруждали себя первопоиском — они брали за факт стасованные следователем сведения и строили из них свою модель.

…Ага, в школе учился плохо? Оставался на второй год? — психическая аномалия.

…Ах, с тещей ссорился? Грозил, как она показывает, ей "уши отрезать"? — О, это уже мания, агрессивный бред.

Ну и т. д. Расскажу о своем деле — анекдотичный, но характерный факт.

Ретивый следователь Владимирской областной прокуратуры Дмитриевский поехал после моего ареста на Украину, в г. Умань, где я жил свыше трех лет назад. Допрашивал там многих, в том числе и директора витаминного завода, на котором я работал, М. Ф. Чернявского. Последний, сводя старые счеты, конечно, рассказывал обо мне всякую несусветицу, в том числе (и это записано в протоколе его допроса от 21.08.73 г.) сказал вдруг следующее: "Мне говорила Костенко, что Некипелов приглашал ее на вечера свободной любви"…

Стоп. "Вечера свободной любви…" Тут надо сделать некоторое пояснение.

Когда-то, в 1969 году, в день 8 марта, я прочел на небольшом банкете в заводской лаборатории, где тогда работал, несколько своих стихотворений, в том числе "Кизиловый лес" — лирические, интимные стихи:

…Мы вышли б, наверно, на берег иной,

чего-то сказать не умея,

но ты — наступаешь босою пятой

на скрытого в ягодах змея!

Мы падаем вместе, сплетаясь в одно,

в пуховую алость кизила.

О нет, мы не блудим, — мы давим вино

для тайного, светлого пира!

Об этом выступлении, конечно, тотчас донесли директору. А у нас с ним уже назревал конфликт на почве моей борьбы с показухой и очковтирательством на заводе, и Чернявский копил мой "криминал". Вот и эти стихи были туда занесены. Он так их потом интерпретировал, выступая на одном из собраний: "Некипелов пропагандирует свободную любовь!"

Слово было произнесено, заметьте. "Свободная любовь". Это 1969 год. А 21 08.1973 года в разговоре со следователем Чернявский еще более искажает: "Мне говорила Костенко, что Некипелов приглашал ее на вечерасвободной любви".

Следователь заинтересовался. Человечишка жалкий и пакостный, ему это тоже интересно — "вечера свободной любви"! Это, конечно же, что-то недозволенное, непотребное, а может быть… и психически ненормальное?..

24.08.73 г. он допрашивает Л.И Васильеву, работницу заводской лаборатории, моего сослуживца. В ее протоколе — угодливое: "Да, я что-то слышала о вечерах свободной любви".