Балет был чудесен! Театр!.. Театр был чудесен! Они сидели во втором ярусе, совсем и не высоко, а в перерыве Андрей угощал ее шампанским. Он был человек с манерами, вежливый, предупредительный, и чувствовалось, что пылкий! Он учился на философском факультете Московского университета, но не был этакой тряпкой – голландский костюмчик (где петушок на кармашке) сидел на нем как влитой, и рука была у него крепкая, что теперь редко и встретить, и голубые глаза становились иногда то пронзительными, то бездонными, но не опасными – с ним было легко!
Потом они еще выпили шампанского, Андрей прикупил бутылку «на всякий случай», и отправились на такси в гостиницу. И в такси… целовались!
Андрей оценил «Советскую», вел себя здесь непринужденно, и они поднялись на второй этаж, за углом (знаете, там, где двадцатипятирублевые «люксы»), и Машенька потащила его к Людке. У Людки закусили – предусмотрительная подруга запаслась бутербродами, пирожными и минералкой в буфете (коньяк она прихватила из Старгорода) – и долго и весело болтали. Андрей расспрашивал их о Старгороде, клялся, что в следующие выходные приедет в гости, записал адрес и забавлял их фокусами – показывал, что умеют его новомодные электронные часы: там был целый набор каких-то запоминающих устройств, телефонная книга, и… Господи, шампанское стреляло в голову, все было просто и легко. Когда он потянул Машеньку в номер, видит Бог – она не сопротивлялась.
Все было просто и легко, и она даже не заметила, как многозначительно подмигнула ей подруга на прощанье.
Утром Андрей поднялся рано, принял душ, оделся, присел к ней на кровать и, поцеловав, заботливо спросил:
– Тебе было хорошо?
– Конечно! – Машенька потянулась к Андрею, но он вежливо отклонил руку:
– А ты знаешь, что за все хорошее надо платить?
– Конечно, и сколько же? – подхватила игру Машенька.
– Триста рублей, овес ведь нынче дорог!
– Возьми, пожалуйста, в сумке, там как раз на пальто отложено.
Она смотрела, как он открыл сумочку, порылся в косметичке, вынул и пересчитал купюры, небрежно положил их в карман.
– Ну, чао, красавица! И он ушел.
Людка застала Машеньку на грани умопомешательства. Это и понятно, она еще вроде бы и ждала, надеялась, что шутка кончится как-то неожиданно, красиво, но умом понимала…
Людка сразу оценила ситуацию. Обняла наконец заревевшую в голос дуреху, насильно втолкнула под душ. Затем быстро собрала вещи – ее и свои, вывела из гостиницы, и они поехали куда-то на такси и оказались в каком-то скверике, в шашлычной, где Людка наконец позволила себе расхохотаться.
– Значит, принц обвел вокруг пальца, да?
– Людка, прекрати! – Машенька порывалась вскочить и уйти, но подружка властно ее осадила.
– Дура! – она не переставала хохотать. – Гляди, дура, сюда! – И она вытащила из кармана вчерашние суперчасы с компьютером. – Я утром почему спешила – хотела ему отдать, а теперь, ой, Машка, ой, умора – часы, значит, продал. Ты слушай, мы на них тебе такое пальтецо закатим, ведь меньше шести сотен за них не дадут – я людей знаю, не бойсь!
Потом они долго гуляли по Москве, поджидая поезд, и Людка, как могла, успокаивала Машеньку и, кажется, под конец успокоила.
В поезде (Людка признавала в таких поездках только СВ) они выпили чаю с печеньем и выключили свет. И еще долго шушукались в темноте, сидели в обнимку на одном диване, и Машенька ей что-то взахлеб рассказывала счастливым голосом, и они похихикали-похихикали, а после и заснули.
По кайфу
Санька – рыжий, а рыжим, бабка говорила, Бог помогает, если, конечно, нос не вешать. А Санька не вешает, знает, чё хочется. А отсюда какой вывод – будет Саньке удача в жизни, обязательно будет, не в Мареве же в колхозе загибаться. Мать, хоть и рыжая, а загубила себя, а Санька не станет. Да и мать – одно слово, рыжая – была рыжая, а теперь и не поймешь. Отца Санька в глаза не видал – как сел, так и исчез, корова его языком слизала. Ну и хрен с ним, деревенских тюрьмой не напугаешь – через дом сидят. А Санек не станет, Санек по морской части пойдет – эт факт, железка – через плечо четыре раза, и в ухо болт тому, кто сглазит, ясно! Глину месить – дураков нету, телевизор смотрели.
В Мареве название только – райцентр, один аэродром чего стоит: кукурузник садится – куры с поля в разные стороны бегут. А автобусом до Старгорода – шесть часов: через Борки, Шалды-Бодуново, Сусло, Пазарань, чтоб они все в своих болотах потонули. Нет, Санька в «Старгородской правде» вычитал – поедет в ПТУ на электрика судовых машин учиться, а там и в море. А в море – свобода, как «Машина времени» поет: «За тех, кому светит волна, за тех, кому повезло…», да? Да! Не создан Рыжий для болотины, только если клюкву собирать, а и ну ее к бесу, клюкву ту!