Институтки. Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц

Институт был царством порядка. Порядок начинался с наблюдения за опрятностью и аккуратностью воспитанниц, поддерживался строгим контролем за исполнением ими обычаев и правил институтской жизни и основывался на твердом распорядке дня. Все совершалось по звонку в одно и то же, строго определенное время. Лишь чрезвычайные обстоятельства (вроде приезда высочайших особ) могли нарушить однообразный строй институтских будней. Мало чем в этом отношении отличались от них и институтские «праздники»: воскресенья, когда устраивались свидания с родственниками, праздничные и летние «вакации» (каникулы), которые имели свой раз и навсегда определенный порядок проведения. Отступления от него были столь редкими, что воспитанницы запоминали их на всю жизнь (как, например, летняя прогулка в Таврический сад, которая для Е.М. Новоселовой стала одним из двух «событий» ее институтской жизни[25]). Монастырски правильный, размеренный быт оберегал институток от излишних волнений, но и придавал жизни в институте то «скучное однообразие», о котором прежде всего и вспоминали впоследствии многие его питомицы.

Эта «правильно установленная и до точности рассчитанная машина»[26] требовала от воспитанниц дисциплины и беспрекословного повиновения. Выше всего здесь ценилось полное подчинение правилам и обычаям институтской жизни, на что указывает само определение воспитанниц, отличавшихся послушанием и отменным поведением — «парфетки»/«парфетницы» (от фр. «parfaite» — совершенная). Всякое же нарушение порядка было отступлением от институтского «благонравия» и считалось «дурным поведением». Отсюда и институтский «термин» для шалуний и строптивиц — «мовешки» (от фр. mauvaise — дурная)[27]. С теми, кто совершил какой-либо проступок, особенно не церемонились: окрик, брань, наказание — таков был привычный арсенал средств и методов институтской педагогики. До рукоприкладства, а тем более до сечения воспитанниц, допущенного в женских институтах при Марии Феодоровне[28], дело все же доходило довольно редко. Однако и обычных наказаний, когда нарушительницу позорили перед всем институтом (снимая передник или заменяя его на особый, тиковый; одевая «постыдный капот»; переводя за черный стол в столовой, за которым обедали стоя, а не сидя; или вообще оставляя стоять посреди столовой во время обеда и т. д., и т. п.), вполне хватало для того, чтобы потрясти детскую психику, пристыдить и унизить провинившуюся воспитанницу. Жестокость в обращении с воспитанницами делала некоторые институты похожими на «исправительный приют для малолетних преступников»[29]. Если эти институтки и являлись исключением, то исключением, лишь подтверждавшим общее правило: апология «порядка» как основы, «души всего доброго, всего прекрасного»[30] приводила к тому, что «чинность, безгласие, наружная добропорядочность и повиновение во что бы то ни стало царили в институтах»[31].

Институтский «порядок» должен был обеспечить не только нравственное, но и физическое здоровье воспитанниц. Между тем далеко не все в нем являлось полезным и для их физического здоровья. Весьма неудобной и плохо приспособленной к условиям жизни была, например, одежда институток. Она не защищала от зимнего холода в спальне и в классах, о чем с ужасом вспоминали некоторые мемуаристки много лет спустя после окончания института: «Первое ее впечатление от Смольного — холод. Температура не выше плюс 16 градусов. Холодно везде: в спальнях, в классах, в столовой»[32]. Образ жизни институток вообще трудно назвать здоровым. В течение учебного года воспитанниц почти не выпускали из институтских помещений. Однако и летом, когда они целыми днями находились в институтском саду, им нередко запрещали бегать и играть в подвижные игры, что хоть в какой-то мере компенсировало бы отсутствие физических упражнений. Ведь единственным видом физических упражнений в женских институтах долгое время были танцы, которые императрица Мария Феодоровна считала «презервативом от всех господствующих болезней»[33] и ввела в повседневный обиход своих учреждений. Отсутствие физических упражнений так или иначе сказывалось на здоровье институток. Об этом свидетельствовал и их внешний облик: хрупкость и малокровие являются характерными особенностями образа институтки в русской литературе XIX — начала XX в.