Институтки

— Me voilà![113] — крикнула она, и несколько девочек, сидевших на передних партах, крикнули вместе с нею:

— La voilà![114]

Француженка сошла с кафедры и колеблющимися шагами взволнованной утки направилась к девочке. Дрожащими руками она поправила ее пелеринку, съехавшую набок.

— Ma chère enfant[115], — начала она по-французски, путаясь и заикаясь, — вот папа приехал к Maman… ваша maman… ваша добрая maman…

Девочка вдруг прониклась каким-то страшным предчувствием, она рванулась так, что Нот, державшая ее за плечи, чуть не упала носом вперед.

— Что с мамой? Зачем приехал папа?

Несколько девочек повскакали с мест и окружили кафедру.

В старший класс вошла дежурившая у Maman пепиньерка.

— Maman удивляется, отчего не идет Лосева? — сказала она, обращаясь с легким реверансом к Нот.

— Скорей, скорей, Лосева, — заторопила Нот.

— Счастливая, счастливая! Тебя, верно, в отпуск! — крикнул кто-то.

Личико Лосевой вдруг просияло.

— А может быть! — и она рванулась из класса, за ней поспешила и пепиньерка.

— Ее мама умерла! — шепнула вдруг Чернушка, стоявшая рядом.

— Мама… Мама… умерла! Умерла! — разнеслось вдруг по классу, и девочки сразу смолкли, у каждой сжалось сердце.

Для этих детей, оторванных от семьи ради воспитания, ради того учения, которое каждая из них не в состоянии была бы получить в семье, слово «мама» было самое заветное, оно напоминало им детскую, игры, смех, а главное, ласку, ту нежную материнскую ласку, которой они были лишены здесь в течение стольких лет. У многих матери были далеко, там, в глубине заброшенных селений, куда теперь детей переносил только сон. Мама была центром, вокруг которого группировались и няня, и солнце, и густой парк, и мохнатый барбос, и первая книга, и звон сельской церкви — словом, весь круг впечатлений детства, все радости и печали, которые оборвались у входа в институт. Потерять маму теперь, перед выпуском, когда каждая жаждет снова приютиться у ее сердца, снова связать ниточку своей жизни, разорванную семью долгими годами!..

Более чувствительные девочки заплакали, другие нахмурились, все разошлись по своим местам — в классе воцарилась странная тишина. Нот забыла о своем желтом томике и сидела на кафедре, опустив голову на руки, полузакрыв глаза; у нее не было матери, она потеряла ее еще тогда, когда совсем молоденькой девушкой выехала из отцовского дома одна в чужую страну, чтобы воспитывать маленьких девочек, чуждых ей и по вере, и по языку. И вот в разлуке, в рутинном, неблагодарном труде промелькнула вся молодость, состарилась она, пожелтела и теперь сидит на кафедре, а перед нею море детских головок; неужели и теперь, как прежде, они чужие друг другу?

— Надя Франк! Надя Франк! — Шкот, сидевшая сзади Нади, дергала задумавшуюся девочку за пелеринку. — Смотри, Нот плачет.

Франк подняла голову, посмотрела на классную даму и тихо, голосом, полным волнения, проговорила:

— Нот плачет?!

Минуты две почти все девочки глядели на классную даму, а Нот, ничего не замечая, сидела, все так же подперев голову рукой, и слезы, одна за другой, падали на дубовую доску кафедры. Без слов, без малейшей попытки привлечь к себе детей, Нот покоряла их своими слезами. Чуткие детские сердца понимали скорбь одинокой женщины, с крайней парты встала Русалочка и первой подошла к Нот. Она опустилась одним коленом на ступеньку кафедры и прижалась головой к высокому столу.

— Это правда, что Женина мама умерла? — спросила она по-французски.

— Да, да, умерла! — Нот быстро вытерла платком глаза.

— А у вас есть мама?

Классная дама почти испуганно взглянула на Русалочку; за ней стояли уже другие девочки, и в первый раз в детских глазах она увидела грусть и ласку, без малейшего луча задорной насмешки.

— Вы откуда родом, mademoiselle? — спросил другой голос.

— А у вас там хорошо? — добавила третья.

И Нот, ожившая от этих вопросов, видя себя окруженной детьми, встрепенулась, румянец разлился по ее лицу, глаза оживились, и она начала рассказывать, спеша, прерываясь, счастливая, как человек, который впервые высказывает громко все накипевшее на душе. Дети узнали про бедного школьного учителя, вдового, с громадным количеством детей, про Каролину, старшую сестру m-lle Нот, которая служила матерью всем этим сиротам, про городок на южном берегу Франции, где в воздухе так чудно пахло солеными волнами, где закат пурпуром разливался в открытом море, узнали и о том, сколько горя пережила эта некрасивая, смешная m-lle Нот, когда еще неопытной, молоденькой девушкой приехала в Россию добывать хлеб для своей семьи.

* * *