Институты благородных девиц в мемуарах воспитанниц

Действительно, институтками того времени жареная курица или утка считались самыми тонкими изысканными деликатесами, и от кусочка того или другого никогда не отказывались даже классные дамы.

Упомянув выше об «обожании», не хочу пройти молчанием этого вопроса. Естественная потребность в сердечной привязанности заставляла девочек, на долгие годы оторванных от семьи и лишенных ласк, внимания и забот родных, искать, на ком сосредоточить свою нежность, кому проявлять участие и от кого ждать доброго чувства. И вот в результате:

1) Дружба воспитанниц между собой.

2) Обожание.

Кроме дружеских отношений между несколькими подругами, очень часто две соседки, или случайно сошедшиеся во вкусах и понятиях воспитанницы, заключали между собой нечто вроде обета дружбы.

Существовавший для этого кодекс обязывал друзей во всем помогать одна другой, беречь и в случае нужды защищать друг друга, а также делиться всем, что выпадет на долю той или другой. Преступлением считалось даже съесть конфетку, не уделив другу половины. Если один из друзей по болезни вынужден был пойти в лазарет, то оставшийся обязан был навещать его, и не с пустыми руками. Если же никто к этому последнему на прием не приходил, а следовательно, нечем было побаловать больную, то другу вменялось в обязанность просить более счастливых подруг уделить что-нибудь из лакомств для больной — и никогда отказа не было, живо наполнялся мешочек к радости просившей.

Такие дружбы длились годами и много скрашивали институтскую жизнь и не давали заглохнуть светлым чувствам в юных душах.

Что же касается «обожания», то прежде всего нужно задать себе вопрос, что такое обожание?

Взгляните, вот у одной из стен рекреационного зала неподвижно сидит маленькая девочка. Выражение лица ее такое грустное, жалкое. О чем тоскует она? Или вспомнился ей родной дом, который она только что покинула? Обидел ли ее кто? А может, заданный урок ей не удалось хорошо приготовить? Но видно, сильно болит ее сердечко. Случайно проходит мимо нее воспитанница старшего класса. Грустное личико обратило на себя ее внимание, и невольно рука протянулась, чтобы приласкать девочку, и тихий голос шептал слова ободрения — ведь и она, старшая, когда-то прошла через то же. И личико маленькой озарилось радостной улыбкой, кто-то пожалел ее, ей легче, она уже не одна.

И вот начинается «обожание». При всяком случае маленькая старается увидать ту, которая пожалела ее. К ней обращается она со своими затруднениями, к ней робко ласкается она, и всегда личико ее сияет при этом. Проходит год, другой — маленькая уже привыкла к институту, подружилась с подругами и не тоскует более, но доброе чувство к той первой, приласкавшей ее, остается навсегда. Воспитанницы младшего класса обожали только воспитанниц старшего.

Теперь зайдем на первый урок только что перешедших в первый класс воспитанниц. Как оживленны лица этих 13- 14-летних подросточек! Как весело они оглядывают друг друга — ведь они уже не в зеленых платьях, а в коричневых; они уже большие, с ними иначе обращаются! Вот сейчас войдет новый учитель!

Какие-то учителя в старшем классе и что дадут они своим ученицам? Ведь мысль их просыпается, умишки начинают работать, им уже нужно чего-то большего! Да что же нужно, спрашивается, этим подросточкам от учителя? Всего две вещи: умственной пищи и вежливого обращения. И если преподаватель с первого же урока сумел заинтересовать своей лекциею слушательниц, да при этом не груб, то «обожание» готово. Правильнее было бы назвать почитанием, уважением, но институтки не знают для определения своих чувств другого слова, как обожание. И как невинны эти «обожания»! Ничего не требуя взамен, выражалось оно лучшим приготовлением уроков, тщательнее записанной лекцией, чище переписанной тетрадкой, лучше очинённым для предмета пером, да еще разве съеденным в честь его пирогом. Все это смешно и наивно, но все-таки что-то неясное, милое оставляли в душе девушек эти детские увлечения. <...>

О преподавателях и преподавательницах младшего класса я ничего сказать не могу — мало сохранила их в памяти. Помню только учительницу русского языка Никифорову, очень толково и понятно преподававшую русский язык. Ей мы обязаны тем, что наша орфография не хромала.

На иностранные языки уже с младшего класса было обращено особое внимание. Кроме уроков нам иначе не позволяли говорить — и между собой, и с классными дамами — как по-французски в дежурство m-lle Бюсси, и по-немецки — в дежурство m-lle Гаген. Благодаря этому приобрели практическое знание языков не только знавшие их до поступления, но и начавшие изучать их в институте. Ко времени выпуска почти все свободно и бегло говорили по-французски и очень порядочно по-немецки. Меньшим успехом немецкий язык обязан тому, что мы его не любили.

Для поощрения каждое воскресенье и праздник девочкам младшего класса раздавали ленточки или, верней, тоненькие шнурочки с кисточками на конце — голубой за хорошее поведение, а красный — за успехи в науках. Не помню, продолжалось ли это и в старшем классе. <...>