Институты благородных девиц в мемуарах воспитанниц

Не так страшно здесь, если все сидят так тихо и спокойно, не слышно ни слез, ни плача — все только чего-то шевелят губами и то закрывают глаза, то опять раскрывают и смотрят мимоходом в раскрытые книжки. Но я не знала, зачем все это нужно было, и никто мне ничего не говорит. Здесь я не чужая, должны меня научить тому, что я должна делать.

Здесь я еще внимательнее стала рассматривать соседок, класс и сидящую передо мной даму. Прямо за маленьким столом сидела дама в сером платье с золотым пенсне в одной руке и с толстым карандашом в другой. Поминутно пенсне направлялось то в ту, то в другую сторону; другая же рука отбарабанивала по столу массивным карандашом. Институтки вытягивались при этом, застывали в своих неподвижных позах и пугливо смотрели на свою классную даму. Другой стол, стоящий недалеко от классной дамы, был пустой, предназначенный для учителя, — такой же небольшой, желтый и стоял в уровень с классом; сбоку находилась черная доска. Скамейки с высокими пюпитрами в три ряда, на скамейках заранее приготовленные тетради и перья с карандашами.

Я взглянула опять на своих соседок. Они сидели все так же неподвижно, но в то же время шевелили губами и поминутно глядели в раскрытые книги, осторожно их раскрывая. Я дернула свою соседку, желая узнать от нее, чем следует мне теперь заниматься. Соседка недовольно отодвинулась, мне не ответила и взглянула вопросительно на других, которые также упорно молчали. Я покраснела и пришла в смущение. Тогда подошла ко мне дама в сером платье и довольно внушительно заметила, что теперь ожидают учителя и должны повторять урок и не имеют права разговаривать, шевелиться, оборачиваться, глазеть по сторонам, а должны, уставив свои глаза в одну точку, повторять про себя урок. Притом, строго посмотрев на меня, она прибавила, что ее может только радовать то обстоятельство, что мое обращение к ученицам не вызвало нарушения раз заведенного порядка и что подобное нарушение не прошло бы безнаказанно для них. И дама отошла от меня.

Когда звонок пробил, ученицы моментально заколыхались и при входе священника вскочили на ноги и медленным, низким поклоном встретили его. Последний, усевшись за стол, раскрыл журнал и протяжным, медленным голосом вызвал одну из учениц.

Та пугливо и застенчиво приступила к столу. Ее глаза как-то неопределенно глядели вперед.

― Что задано на урок?

― Рождение, смерть и подвиги Иисуса Навина, — проговорила она скороговоркой, точно желая сбросить с себя какое-то бремя.

― Повторите, да помедленнее, — сказал священник.

― Рождение, смерть... — заикаясь, начала она, — рождение...

― Что?

― Подвиги, смерть и рождение...

― Кого?

― Рождение, смерть и подвиги... — зарядила она.

― А Иисус Навин куда девался?

― Ах да! Рождение, смерть и подвиги Иисуса Навина, — с конфузливой, растерянной улыбкой произнесла она.

Затем проговорила свой урок без запинки, в зубрежку, не переводя дыхания, одним тоном, скороговоркой, опасаясь, как бы кто-нибудь не прервал ее, под конец встряхнула головой и замолчала.

― Садитесь, хорошо!

Она энергично сделала книксен и с довольным видом отошла.

Затем он вызвал еще одну ученицу, считавшуюся, как оказалось, одной из первых.

Та отвечала, как говорится, с чувством, с толком[118].

― Великолепно, великолепно. Вы заслуживаете не только благословения на Небе, но и восхваления в этом журнале, — и он с особенным удовольствием поставил ей высший балл.

Когда ученица уселась на свое место, законоучитель принялся нараспев что-то рассказывать; ученицы, по-видимому, напряженно слушали, но еще напряженнее смотрели на ноги и со вниманием следили за всеми его жестами и движениями, очевидно мало вникая в то, что он говорит.

Звонок прервал чтение. После звонка ученицы сделали мимовольно облегченные жесты и повеселели; когда же за вышедшим учителем стремительно вышла дама в сером платье, «кофушки» — так мы будем называть воспитанниц 1-го класса — отовсюду сбежались ко мне, окружили и стали рассматривать и расспрашивать: «Откуда?.. Как зовут?.. Что привезла с собой?.. С кем будешь дружить?..»

Не припомню всех разнородных вопросов, с которыми накинулись на меня, а также тех ответов, которые я спешила предупредительно давать, дрожа внутренне почему-то от страха, но к счастью для меня вдруг «кофушки» как ошеломленные разбежались вследствие того, что караульные, сторожившие по распоряжению класса приход классной дамы, закричали:

― M-lle идет! M-lle идет!

При этих словах все стремглав бросаются к своим местам, с поспешностью вскакивают на свои места, выпрямляются, руки складывают вперед; все принимают сосредоточенный вид.