— Про железо мы уже слыхали. А разве она, — Илларион кивнул в сторону дверей, — еврейка? Никогда бы не подумал. Как же это ты не побрезговал к еврейке за пазуху залезть? Ты же сверхчеловек. Супер, так сказать, мен. А? Бес попутал?
Он еще раз огляделся и вздохнул.
— Вот телефон ты зря застрелил. Что он-то тебе сделал? Жди теперь этих ментов… Может, их и не вызвал никто.
— Вызвали, не волнуйся. В этом доме на седьмом этаже пернешь, а на первом уже говорят, что ты обгадился.
— Странный ты человек, Быков… Жаль, что телефона нет. Впрочем, ты прав. Вот и милиция.
На лестничной площадке с протяжным грохотом открылись и закрылись двери лифта, и по цементному полу заскрежетали подкованные сапоги.
В квартиру ворвались омоновцы с автоматами наизготовку.
— Оружие на пол, лицом к стене! — привычно заорал усатый майор. — Осмотреть помещение!
Илларион аккуратно положил свой револьвер на стол. Омоновцы, немилосердно треща рассохшимся паркетом, рассыпались по квартире.
— Я сказал, лицом к стене!
— Спокойнее, майор. Может быть, обойдемся без формальностей?
Усатый майор сделал повелительный жест подбородком, и два дюжих омоновца, обойдя его справа и слева, двинулись к Иллариону. Один из них немедленно отлетел в угол, обрушив посудный шкафчик, а другой вдруг оказался развернутым на сто восемьдесят градусов. Его левая рука была завернута к лопатке, а из-под правой кокетливо выглядывал его собственный автомат, наведенный на майора.
— Майор, — сказал Илларион. — Я готов с вами сотрудничать. Сейчас я положу автомат и отпущу вашего человека. Я предъявлю документы, дам все необходимые показания, отвечу на все вопросы и даже позволю себя обыскать, но избавьте меня от ваших полицейских штучек. Я не преступник. Мое воспитание не позволяет мне терпеть побои от ваших увальней.
Майор гулко сглотнул. Ему еще не приходилось сталкиваться с подобной наглостью, подкрепленной, тем не менее, несомненной боевой мощью. Ситуация складывалась патовая.
— Положи автомат, — сказал он. Илларион наклонился, не выпуская руки омоновца, и положил автомат на пол. Омоновец при этом закряхтел от боли и сказал короткое, но очень неприличное слово.
— Все, все, — сказал ему Илларион. — Уже отпускаю. Убери ствол, майор.
Майор неохотно опустил автомат. Получивший свободу омоновец поспешно отскочил в сторону, потирая руку.
— Документы, — буркнул майор. Илларион предъявил свои документы.
— Ага, — удовлетворенно протянул майор, — Забродов. Сколь веревочке ни виться... Кто стрелял?
— Он, — указал Илларион на Быкова с тупым безразличием наблюдавшего за происходящим. — Наган в мойке.
Майор удивленно приподнял брови и кивнул в сторону мойки, не сводя глаз с Иллариона. Один из омоновцев двинулся туда, перешагнув через своего лежавшего поперек дороги товарища, и выудил наган из кучи битой посуды. — Есть наган, доложил он майору.
— Документы, — сказал майор Быкову. Смотрел он по-прежнему на Иллариона.
— В столе, — сказал Быков.
— Браслеты, — не повышая голоса, скомандовал майор и снова навел автомат на Иллариона.
Забродову и Быкову надели наручники и по приказу майора перевели в комнату. Майор нашел в ящике стола паспорт Быкова, небрежно пролистал и сунул в карман. Взяв со стола револьвер Забродова, он последовал за задержанными.
Оставив при себе двоих автоматчиков, майор приказал остальным ждать в машине.
— Ну, — сказал он, поворачиваясь к Иллариону и Быкову, — пойте.
Илларион кратко изложил суть событий, не упомянув, естественно, ни Северцева, ни Климову. Майор выслушал все не моргнув глазом и перевел взгляд на Быкова.
— Вы подтверждаете показания задержанного Забродова?
— Послушай, майор, ты должен понять, ты же русский человек…
— Казах.
— Что? — не понял Быков.
— Я казах. Вы подтверждаете показания Забродова?
— Не говорите мне об этом наемнике мирового сионизма. Жаль, что я до него не добрался.
— Значит, подтверждаете. Наган ваш?
— Мой. Жалко, что промазал.
— А это чье? — спросил майор, вертя в руках револьвер Иллариона.
— Это мой револьвер, вы видели документы. Осторожнее, майор, у этого револьвера очень чувствительный курок.
Раздался выстрел, и Виктор Быков боком вывалился из кресла на потертый ковер, который начал стремительно темнеть, приобретая темно-бурый оттенок там, где с ним соприкасалась голова Быкова.
— Надо же, какое несчастье, — сказал майор, присаживаясь на корточки возле трупа и щупая пульс. — Наповал. Действительно, очень чувствительный курок. Что ж ты раньше не сказал, дурила? Козлов, сними с него браслеты.
Один из стоявших в прихожей омоновцев снял с Быкова наручники и молча вернулся на место. Майор осторожно пристроил револьвер на краешек книжной полки и, перешагнув через Быкова, уселся на его место.
— По краю ходишь, майор, — предупредил его Илларион. — По самому краешку.