Инструктор спецназа ГРУ

- Может быть, он использовал Алехина в качестве курьера? Тогда объясняется и эта его непонятная поездка черт знает куда, и его смерть на обратном пути. Причем погиб он в двух шагах от генеральской дачи.

- Вроде бы все логично. Хотя, сам понимаешь, вся эта логика строится на сплошных гипотезах. Но ты дал мне хороший толчок. Надо бы приглядеть за этим Северцевым. Темная фигура. И если наши с тобой построения верны, то ты, Забродов, ходишь по лезвию ножа.

- Не впервой. Займись этим делом вплотную, Андрей. Давай-ка покажем этим динозаврам, где раки зимуют.

- Оптимист. Ну, будь здоров. Меня ждут мои бумажки, а тебя - твои книги. Не надоели они тебе еще?

- И не надоедят. Давай, полковник, действуй.

Они распрощались. Мещеряков сел в свою "волгу", и та немедленно оторвалась от тротуара, в мгновение ока скрывшись за углом. Илларион неторопливо дошел до своего подъезда. Проходя мимо "лендровера", он вспомнил, что надо бы забрать оттуда телефон, но ключи от машины остались наверху. "Потом заберу, - решил Илларион. - Никуда он пока что не денется. Так даже лучше. Надо посидеть и подумать, а телефон имеет привычку звонить как раз тогда, когда тебе это меньше всего улыбается".

Поднявшись к себе, Забродов первым делом решил проверить, что случилось с квартирным телефоном. Подняв трубку, он убедился, что телефон молчит, как булыжник. Внимательно исследовав розетку и вилку, он не обнаружил никаких неисправностей и стал последовательно осматривать провод, тянувшийся по плинтусу и исчезавший в отверстии, просверленном в дверной коробке. Внутри квартиры все было в порядке, и Забродов, открыв дверь, выглянул на площадку.

Провод был перерезан над самой дверью - не оборван, а именно перерезан. Илларион решил, что это опять развлекались совершенно одуревшие от безделья и плохой погоды подростки, хотя раньше за ними такого не водилось. В свете последних событий перерезанный телефонный провод выглядел довольно зловеще. "Что ж, - подумал Забродов, - если это все на что способен гражданин Северцев, то Мещеряков зря беспокоится о моем здоровье". Он вернулся в квартиру за ножом и изолентой и на скорую руку срастил провода.

И немедленно из квартиры донесся заполошный трезвон. Илларион испытал сильнейшее искушение одним движением руки привести провод в исходное состояние, но поборол этот недостойный порыв и мужественно снял трубку. Ему немедленно пришлось об этом пожалеть, потому что звонил Пигулевский, и голос у старика был такой, словно, придя на работу, он обнаружил, что и его лавка, и находившееся в подвале книгохранилище начисто затоплены прорвавшейся канализацией.

- Илларион... Боже, какой ужас!

- Что случилось, Марат Иванович? Да вы успокойтесь, объясните, в чем дело. Трубы прорвало?

- Что? Трубы? Какие трубы? Ах, трубы... Нет, трубы целы.

- Тогда что же?

- Илларион, о боже... Я только что узнал, что Гершкович убит.

-- Матвей Исаакович? Не может быть. Тут какая-то ошибка. С чего вы взяли? Кто вам сказал?

- Я позвонил к нему домой. Мне нужно было узнать... впрочем, это неважно. Телефон не отвечал, и я на всякий случай пот звонил в магазину хотя было еще рано. Мне ответил незнакомый мужчина и сказал, что Матвей Исаакович не может подойти. Он спросил, кто говорит. Вы знаете, я не люблю этого телефонного хамства, когда, не назвавшись, вас начинают допрашивать. Я ему прямо об этом сказал. Тогда он сказал, что его фамилия Рябцев, он капитан милиции. Мне пришлось назвать себя, и тогда он сообщил, что Матвей Исаакович убит... Это такой ужас, Илларион...

- Тише, тише, успокойтесь. Еще что-нибудь он сказал?

- Нет. Впрочем, да. Сказал, что ведется расследование, и еще что-то такое... Честно говоря, я был так взволнован, что почти ничего не услышал. Что-то насчет того, что у них есть подозреваемый... нет, не помню. Это какой-то кошмар. Как я понял его ограбили.

- Ограбили? Он что, держал в лавке что-то ценное?

- Ничего, кроме книг. Впрочем, откуда мне знать? Вы ведь придете проститься с ним, Илларион?

- Непременно, Марат Иванович. Вы не расстраивайтесь так...

- А что же мне еще делать, Илларион? Я ведь только и могу, что расстраиваться.

- Простите, это я, конечно, глупость сморозил. Просто растерялся. Даже не знаю, что сказать.

- И не надо ничего говорить. Словами его не вернешь. Ах, Матвей Исаакович, Матвей Исаакович... Пережить сталинские лагеря и вот так погибнуть... Что это делается на свете, Илларион?

- Не знаю, Марат Иванович.

- Ну до свидания, Илларион. Прости, что испортил тебе день.

- О чем вы... До свидания.