Рубашка соскользнула с меня охотно и без сопротивления, так же, как и нижняя сорочка. Свою жнец снял сам. Он не хотел, чтобы я разворачивалась к нему лицом раньше времени. Разгоряченная кожа прижалась к моей спине, обжигая всегда прохладную и бледную мою. Цепочки поцелуев бегали по всему оголенному телу, робко огибая прикрытые штанами бедра и ноги. И я наслаждалась этими минутами неторопливой близости, как задыхающийся глотками воздуха.
Его огрубевшие ладони на моей груди лежали неподвижно, и молчаливо просили дозволения. Я прогнулась в спине, следуя за лаской шершавых пальцев, что дарили прекрасные разряды удовольствия своими, наконец, начавшимися движениями. Каждое касание, каждый поцелуй и откровение были нами полностью осознаны. Это не мешало сгорать в пламени страсти, а наоборот, сильнее подпитывало ее. Лишь от влажного касания языком местечка между моих лопаток меня пронзила резкая волна жара, что вскоре сменилась ледяной.
– А теперь повернись ко мне, – как само собой разумеющееся сказал Мак.
Не приказ, не просьба, а то, чего мы хотели оба. И я выполнила. Обняла его за широкий накачанный торс и легко коснулась своим носом его. Тело жнеца не бугрилось огромными мышцами, наоборот, он был стройным, вытянутым, а мускулатура сухой.
Именно в таком теле обычно таится сила, а не напускная мощь, спутанная с излишней крупностью. И все это сейчас принадлежало мне.
Наш поцелуй начался сам собой и закончился только тогда, когда Мак уложил меня на покрывало и занялся нашей оставшейся одеждой. Я была обнажена, когда мужчина взялся за пуговицы штанов и замер с натянутой в разные стороны ширинкой. Его рубеж, за которым не будет возврата. Он смотрел на меня и ждал согласия, кивка, да хоть чего либо, ибо после он не хотел видеть в моих глазах сожаления.
Я не стала ничего говорить, просто приподнялась и отстранила его ладони от уже трещащей от натуги ткани. Мгновенное разочарование в его бирюзовых глазах заставило меня улыбнуться, да так, что обнажились клыки.
Он в самом деле решил, что я хочу его остановить? Глупый, я уже не смогу, но удержаться от мести ему за все его подколки шанса не упущу.
– Давай остановимся, – нежно обнимаю его за талию, ведь он все еще стоит на коленях надо мной, и будто невзначай кладу подбородок на средоточие его твердого намерения пойти до конца.
Вздрогнул, глаза потемнели, а в голове помутнело.
– Прошу, – жалостливо тяну, а сама в извинениях трусь все тем же подбородком о твердость за пуговицами штанов.
Да меня должны наградить за так искусно сыгранную роль, ибо меня попытались отстранить.
Повелся, но более ждать и, уж тем более, отпускать была не намерена я. Свое мнение о его благородности я выразила легким укусом плоти сквозь ткань, а дальше в ход пошли руки. Три глухих звука и деталь мужской одежды расстегнута.
На лице наемника проступило удивление, но оно мгновенно сменилось коварно-обещающей улыбкой.
– Ты еще поплатишься за этот трюк, – рыкнул жнец и придавил меня к земле.
Одежда была полностью сброшена, нетерпеливые укусы оставляли красные отметины и не только на моей коже. Вот теперь прорвалась страсть и нетерпение.
– Попалась, – выдохнул на ухо Мак и куснул за мочку.
После наемник поймал мой плывущий взгляд, заглядывая в самую душу, сжал сильными ладонями мои бедра и одним движением толкнулся вглубь. Резкая боль внизу живота не сравнится с той, что охватила мое левое предплечье. Мак разделил ее со мной, ибо его левая рука так же засветилась, а на коже выжигался знак моего рода. Черная камелия – символ власти над чувствами, а ее стебель и листья олицетворяют путы, в которые однажды попав, уже не выберешься. Брачная тату оплела все предплечье, но если моя на левой руке значила принадлежность мужу, то его говорила лишь о моем зависимом статусе. Это красивое дополнение к его внешности ничем ему не грозило и не ограничивало, в отличие от меня. Но об этом я подумаю позже, как и о том, что символ появился не на той руке. Правая – власть над супругом, левая – принадлежность. Но у Шута нет правой руки, вместо нее протез.