Инструмент богов

Николай пригласил Майку на танец, хотя не умел танцевать, но вела она, а не он, назвав его неуклюжим Викингом.

И вдруг Николай остановился, глядя на две женские фигуры. Собственно, не они привлекли его внимание, а человек, мелькнувший между ними. На него смотрел волчий глаз, где-то он видел точно такой же – стальной, звериный, но не мог вспомнить, когда и где. Николай вытянул шею, чтоб рассмотреть, кому он принадлежал...

– Викинг, ты чего? – трясла его Майка. – Знакомых увидел?

– Показалось... Я сейчас.

Он бросил Майку, пошел к группе, в которой мелькнул человек со стальным взглядом, растолкал ее, вертел по сторонам головой. Так и не найдя того, кому он принадлежал, Николай вернулся к друзьям и жене.

Длинная дорога домой по ночным улицам была одной из самых приятных, примерно как возвращение из лагеря. Он встретился с друзьями, без которых, конечно, жить можно, но не нужно. Николай чувствовал приток сил, какой случается, когда наступает в душе гармония, а недавний крах с институтом уже виделся ему временной неприятностью. Вера держала его под руку, смеясь, рассказывала о своих впечатлениях, журила за то, что не хотел видеться с Тарасом. Но он же отвык от нормальной жизни... Николай сгреб Веру в охапку да так сжал, что дышать ей стало нечем.

В этот момент выросли три тени, встали на пути, замерли. Николай коротко шепнул Вере:

– Беги, – и рукой перевел жену за спину.

– Ее оставь, а сам кати колеса, – сказал тот, что стоял посередине.

Николай, не разжимая губ, повторил Вере, чтоб убегала, а она прижалась к его спине и дрожала. Он примеривался к ним, они, кажется, к нему, поэтому незначительная пауза срослась с ночной тишиной вокруг, нагнетаемая непредсказуемостью бандитов.

– Оглох? – более резко, чувствуя перевес в силе, выкрикнул второй, согнувшись в корпусе. Это поза устрашения, Николай знал ее. – Дыбай на цырлах, чмырь.

Николай стоял молча и внешне спокойно, готовясь к отпору. Урки кинулись скопом, это их тактика, но лагерная школа научила Николая защищаться. Первую атаку он отбил, двое вытащили финки, последовала вторая атака. Несмотря на темноту – драки в лагере тоже ведь случались в темноте, – он ловко увернулся от ударов, одного схватил за руку, дал кулаком по лбу, чтоб мозги отскочили от черепа, и бросил, тот так и рухнул. Второму нож выбил ногой, получил в челюсть кастетом от третьего, но устоял на ногах. Потом упал с двумя урками на землю, в яростной борьбе слыша крик Веры:

– Караул! Помогите!

Жена не стояла в сторонке, ожидая исхода битвы. Вера бегала вокруг, ударяя негодяев то сумочкой, то ногой, а те не чувствовали ударов. Николай оказался сильнее, и, надо полагать, у него было больше навыков, он отбился. Вскочив, схватил Веру за руку, пока трое ползали на четвереньках в поисках самих себя, галопом помчался к дому.

Вечером следующего дня Тарас сразу заметил кровоподтек на скуле:

– Где это ты так?

– Вчера на нас напали, – зачастила Вера. – Трое, представляете? Мой Коля раскидал их, и мы убежали. А у них были ножи. Меня колотит до сих пор.

– Надоели уркаганы, ворье, жулье, хулиганье, – заворчал Тарас. – Житья от них нету. Каждый день: если не кража – так разбой, не разбой – так убийство, не убийство – так изнасилование. Людей не хватает, чтоб переловить паскудников. Будь осторожен, Викинг, при встрече с ними, а то тебя без разборок посадят, если кого нечаянно покалечишь.

– Давайте о чем-нибудь хорошем? – предложила Майя.

Николай по возможности теперь встречал Веру, строго-настрого приказав нигде не задерживаться после работы, если идет домой одна. Однако месяц прожили без приключений, оба стали забывать ночное происшествие.

Пахомов вернулся в начале сентября, занятия в институте еще не начинались – студентов отправили на различные работы поднимать хозяйство. Он крайне удивился, что Николая не приняли в институт, обещал узнать истинную причину и, если получится, устранить ее.

Николай зашел к нему через неделю, честно сказать, уже не хотел знать правду, подозревая, что она ему не понравится. Пахомов выглядел уставшим, собственно, из Ялты он вернулся тоже усталым, словно не отдыхал вовсе. Жил он один в большой квартире, если не считать домработницы Нюши – простой малограмотной женщины из деревни, в которой у нее никого не осталось. Да и проживала она скорей всего на птичьих правах, у деревенских не имелось даже паспортов, впрочем, ее это не беспокоило, она не раз говорила: «Похоронят и без пачпорта». Пахомову было пятьдесят пять (столько же исполнилось бы и отцу Николая), выделялся он непропорционально большой головой на щуплом теле и непропорционально длинными руками. Возможно, такое впечатление создавалось из-за согнутых узких плеч, которые никогда не распрямлялись.

– Нюша, принеси водки! – крикнул Пахомов, приглашая Николая в кабинет. Его мрачность бросалась в глаза, мрачность и опустошение, которые свойственны разочаровавшимся и сломавшимся людям. Он тут же признался: – Нечем порадовать тебя. Садись.