Инструментарий человечества

После отъезда Бизли Род потерянно бродил по ферме. Он скучал по деду, который был жив, пока длились три его первых детства, но умер, пока Род преодолевал четвертое условное детство в попытке исцелить свое телепатическое увечье. Он скучал даже по тетушке Марго, которая выбрала добровольный Уход в возрасте девятисот двух лет. Он мог спросить совета у многочисленных кузин и родственников; на ферме было два работника; он даже мог попытаться повидать саму мамусеньку Хиттон, потому что она когда-то была замужем за одним из его одиннадцатикратных двоюродных прадедов. Но сейчас он не хотел компании. Люди ничем не могли ему помочь. Почсек тоже был человеком. Подумать только, Пылкий Простак обзавелся властью! Род знал, что это только его битва.

Его собственная.

Что было его собственным прежде?

Даже его жизнь не принадлежала ему. Он помнил обрывки своих детств. У него даже остались смутные неприятные воспоминания о сезонах боли, когда его отправляли обратно в младенчество, не меняя размеров тела. Он этого не выбирал. Так приказал старик, или это одобрил вице-председатель, или об этом попросила тетушка Марго. Никто не спрашивал мнения Рода, лишь говорил: «Ты согласишься…»

Он соглашался.

Он был хорошим – таким хорошим, что временами ненавидел их всех и гадал, знают ли они, что он их ненавидит. Ненависть никогда не длилась долго, потому что настоящие люди проявляли ради него слишком много благожелательности, слишком много доброты, слишком много усердия. Ему приходилось любить их в ответ.

Пытаясь осмыслить все это, он расхаживал по своей ферме.

Большие овцы лежали на своих платформах, вечно больные, вечно огромные. Быть может, кто-то из них помнил, как был ягненком и мог бегать по жидкой травке, мог просовывать голову сквозь каучуковое покрытие каналов и пить воду, когда хотелось пить. Теперь они весили сотни тонн, их кормили кормораздаточные машины, за ними следили охраняющие машины, их осматривали автоматические ветеринары. Им давали немного пищи и воды через рот лишь потому, что фермерский опыт показал: они лучше набирали вес и дольше жили, если сохранять хоть какое-то сходство с нормальным существованием.

Тетушка Дорис, которая присматривала за домом, еще не вернулась.

Работница Элеанор, которой Род за год платил больше, чем многие планеты платили всей своей армии, не торопилась возвращаться с рынка.

Два работника, Билл и Хоппер, были где-то снаружи.

И Род в любом случае не хотел с ними беседовать.

Он бы хотел повидать лорда Редлэди, странного инопланетного человека, которого встретил в Саду смерти. Лорд Редлэди выглядел так, словно знал больше, чем знали севстралийцы, словно прибыл из более резкого, жестокого, мудрого общества, чем то, к которому привыкло большинство жителей Старой Северной Австралии.

Но нельзя потребовать себе лорда. Особенно если познакомился с ним на секретном слушании.

Род добрался до границы своего участка.

Дальше лежала Тяжба Хамфри, широкая полоса скудной, запущенной земли. Ребра скелетов давно умерших овец отбрасывали странные тени в свете заходящего солнца. Семья Хамфри сотни лет судилась за этот участок. А он тем временем лежал в запустении, если не считать нескольких санкционированных общественных животных, которых Содружество могло размещать на любой земле, частной или общественной.

Род знал, что до свободы – всего два шага.

Нужно было лишь перешагнуть границу и мысленно крикнуть, обращаясь к людям. Он мог сделать это, хотя и не мог по-настоящему говрить. Сработавшая от телепатии сигнализация приведет к нему стражей с орбиты через семь или восемь минут. Тогда ему останется сказать: «Я отказываюсь от своего права. Я отказываюсь от господства и владения. Я требую содержания от Содружества. Смотрите на меня, люди, пока я повторяю это».

Трижды повторив эти слова, он станет официальным нищим, у которого не будет никаких тревог: ни собраний, ни земли, о которой нужно заботиться, ни бухгалтерских книг, которые нужно вести, – ничего. Он будет бродить по Старой Северной Австралии, браться за любую работу, за которую пожелает, и бросать ее, когда пожелает. Это была хорошая жизнь, свободная жизнь, лучшая, что Содружество могло предложить скотоводам и владельцам, которые проводили долгие столетия, полные забот, ответственности и чести. Это была отличная жизнь…

Вот только ни один Макбан ни разу не выбирал ее, даже кузен. И Род не станет.