Инструментарий человечества

Если эти предводители и существовали, они были умны. Чем эскорт-девушка вроде К’мелл выдала тот факт, что является лидером агентурной сети, проникшей в сам Землепорт? Если предводители и существовали, им следовало соблюдать крайнюю осторожность. Контролеры-телепаты, как человеческие, так и механические, следили за каждой мыслеволной, проводя случайные проверки. Даже компьютеры не показывали ничего более значимого, чем маловероятные уровни счастья в сознаниях, у которых не имелось объективных причин быть счастливыми.

Смерть отца К’мелл, самого знаменитого кота-атлета из всех, что когда-либо рождались среди недолюдей, обеспечила лорду Жестокость первую конкретную ниточку.

Он лично отправился на похороны, в ходе которых тело должны были запустить в космос в ледяной ракете. Скорбящие стояли вперемешку с любопытными зеваками. Спорт не знает государственных, расовых, мировых и видовых рамок. Там были гоминиды: настоящие, стопроцентные люди, они выглядели странно и жутковато, потому что сами или их предки подверглись телесным модификациям, дабы соответствовать условиям жизни тысячи миров.

Там были недолюди, «гомункулы» животного происхождения, большинство – в рабочей одежде; они больше походили на людей, чем настоящие люди из других миров. Тем, кто был наполовину меньше или в шесть раз больше человека, не позволяли вырасти. Все должны были обладать человеческими чертами и приемлемыми человеческими голосами. Наказанием за плохую учебу в начальной школе была смерть. Жестокость оглядел толпу и сказал себе: Мы задали этим людям сложнейшие стандарты выживания и сделали ужаснейший стимул, саму жизнь, условием абсолютного прогресса. Как можно быть такими глупцами и считать, что они нас не одолеют! Судя по всему, другие люди в толпе думали иначе. Они требовательно хлопали недолюдей тростями, хотя это были похороны недочеловека, и люди-медведи, люди-быки, люди-кошки и все прочие мгновенно, с извинениями, уступали им место.

К’мелл стояла рядом с ледяным гробом отца.

Жестокость не просто посмотрел на нее – а это зрелище было приятным. Он совершил поступок, неприличный для простого гражданина, но позволительный для лорда Инструментария: он заглянул ей в разум.

И увидел кое-что неожиданное.

Когда гроб отбыл, она воскликнула: Ии-телли-келли, помоги мне! Помоги мне!

Она мыслила фонетически, а не словами, и для поисков у лорда был только грубый звук.

Жестокость не стал бы лордом Инструментария, если бы не проявил смелость. Его ум был быстрым, слишком быстрым для настоящей рассудительности. Он мыслил образно, а не логически. Он вознамерился навязать девушке свою дружбу.

Жестокость решил дождаться подходящего момента, но потом передумал.

Когда после похорон К’мелл отправилась домой, он проник в круг ее мрачных друзей, недолюдей, пытавшихся оградить ее от соболезнований невоспитанных, но искренних любителей спорта.

Она узнала его и проявила должное уважение.

– Мой лорд, я не ожидала увидеть вас здесь. Вы знали моего отца?

Он кивнул и выразил свои сочувствие и печаль звучными словами, которые вызвали одобрительный шепот у людей и недолюдей.

Однако левой рукой, висевшей вдоль левого бока, он, несколько раз стукнув большим пальцем о средний, подал известный сигнал – тревога! тревога! – которым пользовался персонал Землепорта, когда требовалось предупредить коллегу, не потревожив при этом путешественников из других миров.

К’мелл была так расстроена, что едва все не испортила. Он еще не кончил свою высокопарную речь, когда она воскликнула громким, чистым голосом:

– Вы обращаетесь ко мне?

– …я обращаюсь к тебе, К’мелл, достойной носить имя своего отца, – продолжил Жестокость свои соболезнования. – К тебе мы обращаемся в это время общей скорби. К кому, кроме тебя, я могу обращаться, если говорю, что К’макинтош никогда не останавливался на полпути и умер молодым из-за своей пылкой сознательности? Прощай, К’мелл, я возвращаюсь в свой кабинет.

Она явилась через сорок минут после него.

II

Он без обиняков вгляделся ей в лицо.

– Это важный день в твоей жизни.

– Да, мой лорд, и печальный.

– Я имею в виду не смерть и похороны твоего отца, – возразил он. – Я говорю о будущем, к которому мы все должны обратиться. Сейчас дело за тобой и мной.