Инсула

Стоя на тротуаре, Рылеев подождал, пока Пашка выберется из-за руля. Пашка ужасно удивился, когда Рылеев достал бумажник и начал по одной отсчитывать и передавать ему крупные купюры. С каждой купюрой пашкино удивление выглядело все естественнее и вскоре сменилось плохо скрываемой радостью.

Рылеев сказал:

– На сегодня ты свободен. Руководству ничего не говори. Иди домой. Вуатюр оставь здесь.

Умасленный Пашка решил проявить ответственность:

– Блюстители заинтересуются и увезут.

– Скорее всего именно так они и поступят, – согласился Рылеев. – Ну так пойдешь завтра к ним в огород и вызволишь. Увоз, штраф, и хранение – вот, как раз укладываешься в сумму.

Пашка прикинул что-то и сказал:

– А может, я его просто в гараж поставлю, а, шеф? В гараж – самое милое дело.

– Нет, не может, поскольку тебе только что было велено этого не делать. Увидимся завтра, спозаранку. Если, конечно, у тебя нет других планов. Есть у тебя другие планы, Пашка?

– Нет.

– А скажи пожалуйста, Пашка, тебе не кажется, что я веду себя с тобой как говно?

Пашка быстро ответил:

– Не кажется, шеф. Что вы.

– И мне не кажется. Ну, пока, Пашка.

– До свидания, шеф.

И Рылеев ушел.

Зазвонил мобильник. Пашка вынул его из кармана и некоторое время на него смотрел, одновременно передразнивая Рылеева, но говоря при этом фальцетом:

– Веду себя с тобой как говно, какой я крутой, какой ты ничтожный … – Добавив обычным голосом, – Говно и есть, козел, блядь, – он включил связь и сказал раздраженно в телефон:

– Ну?

Голос в телефоне сказал деланным простонародным говорком:

– Ох-хо, Пашка, как дела, фрателло? Семья в порядке? Мучачи не жалуются, триппер не подцепил? Слушай, куло, внимательно. Очень внимательно слушай. С предельным вниманием. Есть один новенький Лейер Плейер, шестая версия, вывалился из кузова при транспортировке. Триста зеленых – и он твой. Что скажешь, фрателло?

– Наличных мало сейчас. Может к следующей пятнице…

Но именно в этот момент он вдруг посмотрел на деньги в кулаке и запнулся. Чуть подумав, сказал:

– Погоди.

Прижимая телефон к уху плечом, он быстро отсчитал из денег, данных ему Рылеевым, нужную сумму, и посмотрел на оставшиеся. Сказал тихо сам себе, глядя на правую руку:

– Его.

Переведя взгляд на левую, закончил мысль:

– Мои.

И сказал в телефон:

– Ладно, хули там. Встречаемся где обычно?

Договорившись, он посмотрел в перспективу улицы, проверяя, действительно ли ушел Рылеев, или следит за ним из-за угла, падла. Рылеев не следил. Тогда Пашка залез в вуатюр и включил мотор.

Глава четвертая. Прозрачность

Прозрачность – так называлось, совершенно официально, здание, состоящее из шести этажей, шестиквартирное, каждая квартира занимала целый этаж. Сталь, бетон, затемненное стекло – почти как «Спокойствие», но с зеленоватым оттенком затемнение. Здание примыкало к восьмиэтажному отелю, построенному десятью годами ранее по стандартному проекту, без излишеств. В отеле наличествовал бар, и соединялся бар с вестибюлем Прозрачности дверью с компьютерным замком – для удобства ее, Прозрачности, обитателей. Вид с улицы – козырек над входом в отель и бар, вывеска в окне – «Катькин Бюст», над надписью улыбающееся девичье лицо, и не очень понятно, при чем тут бюст, никакого бюста на картинке нет, и что за Катька, уж не Екатерина ли Вторая. Но нет, Екатерину лицо на вывеске нисколько не напоминало, и одноименных легенд кинематографа тоже.

Д. Левицкий. Портрет Екатерины Второй

Справа от входа в Прозрачность располагался въезд в подземный гараж с дверью, поднимающейся вверх с помощью мотора, с дистанционным управлением.

Рылеев постоял возле дверей Прозрачности, поколебался, и направился ко входу в отельный бар. Остановился у входа, вытащил телефон.

Черты лица его смягчились, на губах появилась озорная улыбка – Рылеева стало не узнать. Действовала непосредственная близость домашнего очага. Вне этой близости Рылеев себе такого не позволял. Изменился и голос, став ласковым, чарующим:

– Алё, высочество высочайшее! Не присоединиться ли вам к верному вашему пажу, ждущему вас в Катькином Бюсте?

На другом конце отозвались:

– Полчаса. Дай мне полчаса.

– Федотова, дорогая моя, целые страны завоевывались, бывало, в меньшие сроки. А в душ ты и потом можешь сходить.

– Рылеев, у меня голова в пене. Подождешь, авось не растолстеешь. Поотжимайся пока что от пола, раз тебе делать нечего.

– Ага. Ну, хорошо.

В баре болталась дюжина клиентов, о чем-то трепались. Выделялся сидящий у стойки Цицерон – стройный смуглый мужчина небольшого роста, в безупречном костюме, с черными волосами и кавказскими чертами лица. Всякий раз, когда Цицерон снисходил до разговора с другими представителями человечества, а снисходил он часто, потому что был по натуре снисходителен, дикция его поражала неподготовленных своею чистотой, а бархатный баритон очаровывал, звучал даже приятнее рылеевского. В данный момент Цицерон корпел над какими-то бумагами, разложенными на стойке, время от времени отпивая виски из тамблера. Встретились взглядами. Цицерон кивнул, и Рылеев подошел и сел на стул рядом с ним.