Инсургент

Мои глаза слишком затуманены, чтобы видеть ее, но я чувствую, когда она обнимает меня и сильно сжимает, почти до боли. Она пахнет, как кокосовое масло, и она чувствует себя сильной, такой же, какой она была во время посвящения в Бесстрашные, повиснув над пропастью на кончиках пальцев. В то время, что было так недавно, она заставила меня чувствовать себя слабой, но теперь ее сила и мне придает уверенности и сил.

Мы вместе стоим на коленях на каменном полу, и я хватаюсь за нее также сильно, как и она за меня.

— Я уже, — говорит она. — Вот, что я хотела сказать. Я уже простила тебя.

Все Бесстрашные идут тихо, когда я вхожу в столовую в ту ночь. Я не виню их. У меня, как у Дивергента, появилось право позволить Джанин убить одного из них. Большинство из них, вероятно, хотят, чтобы я пожертвовала собой, или боятся, что я не стану этого делать.

Если бы это происходило в Отречении, то ни один Дивергент не сидел бы здесь сейчас.

На мгновения я не знаю, куда мне идти, тогда Зик с мрачным видом машет из-за своего стола, я иду в том направлении. Но прежде, чем я дохожу до места, ко мне подходит Линн.

Она отличается от той Линн, которую я всегда знала. В её глазах нет жестокости. Вместо этого она бледна и кусает губы, пытаясь скрыть замешательство.

— Эм… — начинает она, смотрит то вправо, то влево, лишь бы не на меня. — Я действительно…Я скучаю по Марлен. Я знаю ее довольно долго и я… — она качает головой. — Дело в том, не думай, что мои слова о ней ничего не значат, — говорит она так, будто пытается меня упрекнуть. — Но спасибо, что спасла Гека…

Линн переминается с ноги на ногу, взгляд скользит по комнате. Потом она обнимает меня одной рукой, другой хватая за рубашку. Боль бежит через мое плечо, но я молчу.

Она отклоняется, фыркает и идет к своему столу, как будто ничего не произошло. Я несколько секунд смотрю, как она уходит, затем сажусь.

Зик и Юрай сидят бок о бок за пустым столом. Лицо Юрая осунулось, будто он не совсем проснулся. Перед ним стоит темно-коричневая бутылка, и он пьет из нее каждые несколько секунд.

Я должна быть осторожнее рядом с ним. Я спасла Гека и не смогла сохранить жизнь Марлен. Но Юрай не смотрит на меня. Я вытаскиваю кресло напротив него и сажусь с краю.

— Где Шона? — интересуюсь я. — Ещё в больнице?

— Нет, она там, — говорит Зик, кивая на стол, к которому вернулась Линн. Я вижу ее сидящей в инвалидной коляске и бледную до прозрачности. — Шоны не должно было быть, но Линн очень перепугалась, теперь держит её в поле зрения.

— Но, если тебе интересно, почему они обе там… Шона узнала, что я — Дивергент, — вяло признается Юрай. — И она не хочет, чтобы меня схватили.

— О.

— Со мной она тоже странная, — говорит Зик, вздыхая. — «Как узнать, что твой брат не борется против нас? Ты присматривался к нему?» Я бы многое отдал за то, чтобы ударить того, кто отравил её разум.

— Тебе даже отдавать ничего не надо, — говорит Юрай. — Ее мать сидит тут же. Иди и ударь ее.

Я слежу за его взглядом: он направлен на женщину средних лет с голубыми полосками на голове и серьгами по всей мочке уха. Она красива, как и Линн.

Тобиас входит в комнату минутой позже, следуя за Тори и Гаррисоном. Я избегала его. Я не разговаривала с ним после той ссоры, прежде чем Марлен…

— Здравствуй, Трис, — говорит Тобиас, когда я достаточно близко, чтобы услышать его. Его голос низкий, грубый.

— Привет, — отвечаю я глухо, будто мой собственный голос мне не принадлежит.

Он садится рядом со мной и кладет руку на спинку моего стула, наклоняясь ближе. Я не смотрю назад, я отказываюсь смотреть назад.

Я смотрю назад.

Темные глаза особенного оттенка синего, так или иначе способны заставить забыть обо всем, утешают меня, но напоминают, что мы друг от друга всё дальше, что все не так, как хотелось бы.

— Ты не собираешься спросить, как я? — интересуюсь я.

— Нет, я уверен, что ты не в порядке, — он качает головой. — Я хочу попросить тебя не принимать никаких решений, пока мы всё не обсудим.

Слишком поздно, думаю я. Решение принято.

— Ты имеешь в виду, пока мы все об этом не поговорим? Ведь это касается всех нас, — замечает Юрай. — Думаю, никто не должен превращать себя в мишень.

— Никто? — уточняю я.

— Нет! — Юрай хмурится. — Мы должны нанести ответный удар.

— Да, — говорю я глухо. — Давайте спровоцируем женщину, которая может заставить половину из нас совершить самоубийство. Отличная идея.

Я слишком сурова. Юрай выливает содержимое своей бутылки в горло и ставит бутылку на стол так, что я боюсь, что он рухнет.

— Не говори об этом так, — говорит он, рыча.

— Извини, — отвечаю я. — Но ты же знаешь, что я права. Лучший способ спасти от смерти половину членов нашей фракции, это пожертвовать одной жизнью.

Не знаю, чего я ожидала. Может того, что Юрай, который слишком хорошо знает, что случится в том случае, если ни один из нас не пойдет, будет добровольцем. Но он смотрит вниз. Не желает.