Я стою перед раковинами в женской уборной на этаже для Бесстрашных. В моей руке пистолет. Линн дала его мне несколько минут назад; она, казалось, была в замешательстве, когда я не положила пистолет в кобуру или не заткнула за пояс джинс. Перед тем, как запаниковать, я пошла в ванную, продолжая держать его в руках. Не будь идиоткой. Пистолет необходим для дела. Идти без него будет как минимум глупо. Следует решить эту проблему в ближайшие пять минут. Обхватываю рукоятку вначале мизинцем, затем вторым пальцем и всеми остальными. Знакомая тяжесть. Указательный палец скользит по спусковому крючку. Я задерживаю дыхание. Поднимаю пистолет, держу оружие в прямых руках подальше от тела, именно так, как учил Четвертый, когда "Четвертый" было его единственным именем. Я использовала пистолет, когда защищала своего отца и брата от солдат Бесстрашия, подчиненных моделированию. Я использовала его, чтобы остановить Эрика от выстрела Тобиасу в голову. По сути, он не является злом. Он — всего лишь орудие.
Я вижу в зеркале движение, и, не успевая остановить саму себя, смотрю на своё отражение. Смотрю так, как смотрела на него, перед тем, как пристрелить.
Из груди вырывается стон, словно раненый зверь я позволяю пистолету упасть у меня из рук, и обнимаю себя руками. Хочется плакать, это позволит почувствовать себя лучше, но заплакать не получается. Я просто приседаю в ванной, уставившись на белый кафель. Я не могу этого сделать, не могу взять с собой пистолет, я даже не должна идти, но всё ещё собираюсь.
— Трис? — кто-то стучится. Я стою, опустив руки, дверь скрипит и приоткрывается. В комнату заходит Тобиас.
— Зик и Юрай сказали мне, что ты собираешься подслушать Джека, — говорит он.
— Да неужели.
— Это так?
— Почему я должна рассказывать тебе? Ты же не посвящаешь меня в свои планы.
Он удивлённо приподнимает брови.
— О чём ты говоришь?
— Я говорю об избиении Маркуса до полусмерти на глазах у всех Бесстрашных, без всякой видимой на то причины.
Я делаю шаг к нему.
— Но причина есть, не так ли? Не похоже, чтобы ты потерял контроль, или он сделала что-то, что тебя спровоцировало, так что должна быть причина.
— Следовало доказать Бесстрашным, что я не трус, — говорит он. — Вот и всё. Это единственная причина.
— Почему тебе было нужно… — начинаю я.
Для чего Тобиасу показывать себя Бесстрашным? Только ради ещё большего уважения. Вспоминаю голос Эвелины из тени в доме Афракционеров: «Я предлагаю тебе стать важными».
Он хочет, чтобы Бесстрашные объединились с Афракционерами, и он знает, что есть только один способ воплотить это в жизнь — сделать всё самому. Остается загадкой, почему он не чувствовал потребности поделиться этим планом со мной. Он опережает мой вопрос.
— Так ты будешь подслушивать или нет?
— Какая разница?
— Ты снова без причины подвергаешь себя опасности, — замечает он. — Как тогда, когда рвалась бороться с Эрудитами с одним лишь… карманным ножом.
— Причина есть. Важная. Если мы не подслушаем, мы не будем знать, что происходит, а знать необходимо.
Он скрещивает руки. Он не такой высокий, как некоторые мальчики из Бесстрашия. И у него топорщатся уши, его нос немного загнут на конце, но для меня… Я проглатываю все прочие мысли.
Он здесь, чтобы отчитать меня, хотя и сам многое скрывает. Я не могу думать о том, как он привлекателен. Подобные мысли только мешают, ведь прямо сейчас я собираюсь пойти послушать, что Джек Кан скажет об Эрудиции.
— Ты больше не стрижешь волосы как Отречённые, — замечаю я. — Хочешь выглядеть более Бесстрашным?
— Не меняй тему, — одергивает он. — Подслушивающих и так уже четверо. Тебе идти не надо.
— Почему ты так настойчиво хочешь, чтобы я осталась? — мой голос становится громче. — Я не из тех, кто будет просто сидеть, пока другие люди рискуют!
— До тех пор, пока ты будешь тем, кто не ценит свою жизнь… кто не сможет даже поднять пистолет и выстрелить… — он наклоняется ко мне. — Ты должна остаться здесь и позволить другим сделать грязную работу.
Его голос бьется во мне, словно второе сердце. Я снова и снова слышу его слова: «не ценит свою жизнь».
— Что ты собираешься делать? — говорю я. — Запереть меня в ванной? Это единственное, что сможет меня удержать.
Он прикасается к своему лбу. Никогда прежде не видела, как вся краска уходит из его лица.
— Я не хочу останавливать тебя. Я хочу, чтобы ты сама себя остановила, — признается он. — Но, если ты всё-таки собираешься быть безрассудной, то не должна идти одна.