Интеграл похож на саксофон

Эти клубы я знал еще по Таллину. По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там, матрос сходит на берег после двух или трех месяцев плавания. Кровь кипит, в кармане получка, у иностранца она в валюте, прибавьте к этому полное отсутствие политучебы и западную разнузданность нравов. Такую публику в город пускать ни в коем случае нельзя, неприятностей не оберешься, но и на судне держать взаперти тоже не станешь, поэтому в каждом порту СССР создавали небольшой заповедник советской культуры, где старшекурсницы местного института иностранных языков достойно представляли свою страну под бдительных оком ответственных товарищей. Моряков с заграничными с визами в такие клубы допускали, поскольку считалось, что они люди доверенные и проверенные. Я к этим избранным еще не принадлежал.

— Славушка! — сказал я. — Как же я пройду, ведь у меня загранпаспорта нет!

— А ничего, — ответил Славушка, широко улыбаясь, — мы тебя в иностранные шмутки оденем, с ног до головы!

Превращение в иностранца заняло целый час. Надо было найти вещи новые, с иголочки, так, чтобы они были мне впору, как будто сам по магазинам подбирал. Я оглядел результат в зеркале: норвежский свитер, английская рубашка, немецкие брюки, итальянские туфли. На меня смотрел юноша с темными вьющимися волосами и короткой стрижкой по американской моде — кто бы он мог быть, из какой страны, какого народу? Говорить ему, понятно, надо было на английском, который у товарища в зеркале был явно не родным.

Где же я видел таких людей? В голове поплыли картинки: встреча Хрущева и Гамаля Абделя Насера, специалисты двух стран обсуждают проект строительства Асуанской плотины… Внезапно я понял свою роль — я стану другом СССР из древней и жаркой страны.

БИЛИНГВА, ЭЛОКВА, КОЛОКВА. Я ГОВОРЮ ПО-АНГЛИЙСКИ

Клуб моряков был на отшибе, добрались туда машиной, которую прислали по заявке помполита. Вокруг никого. Ребята пошли вперед, я задержался, выждал минуты три, вспомнил уроки актерского мастерства, почувствовал себя иностранцем, уверенным в себе, расслабленным человеком, которому все здесь дико, но немного интересно.

На лестнице вестибюля навстречу мне пошел молодой здоровый детина. Я посмотрел на него открытым взором, в котором угадывалась международная солидарность наших стран. «Вы куда?» — спросил детина не очень уверенно, на что я, улыбнувшись широкой фестивальной улыбкой, радостно произнес, тыкая себя пальцем в грудь: «I am Еgyptian!» Детине ничего не оставалось делать, как выдавить из себя улыбку и открыть мне заветную дверь.

На втором этаже, в небольшом танцевальном зале, было тепло и уютно, пахло разгоряченными телами и дешевыми духами. Девушки выполняли комсомольское поручение с удовольствием, даже с возбуждением, которое можно было встретить, наверное, только на званых балах в XIX веке. Разве что здесь к нему добавлялось сознание важности своей роли и гордости от выполнения патриотического долга.

Кругом — приятные молодые люди, повидавшие мир, безопасный флирт, разрешенный начальством, к тому же — на иностранном языке. Мне, как египтянину, по-русски говорить было нельзя, да никто этого и не пытался делать с явным иностранцем.

Объявили дамский танец, ко мне подошла миловидная девица, пригласила кивком головы и завела беседу на английском. И тут произошло чудо, как в хорошем сне, когда ты обнаруживаешь у себя способность летать по воздуху, — я заговорил, свободно и непринужденно, слова сами составлялись в предложения, предложения принимали правильные синтаксические формы, а неправильные глаголы были до единого правильны. Это было ощущение упоительной свободы первой в моей жизни английской беседы двух советских граждан, угодивших в этот странный спектакль. Тут я должен прерваться и кое-что пояснить…

МОНОЛОГ ХЛЕСТАКОВА

История моего английского начинается с концерта, на который я попал тринадцатилетним отроком. Выступал актер Таллинского русского драматического театра с бенефисной фамилией Рассомахин, он читал монолог Хлестакова из гоголевского «Ревизора».