Интеграл похож на саксофон

Недели две не мог придумать, как назвать сына; какое имя ни приложи — не подходит. Ничего лучше Всеволода, Севы не придумал. Так и записали. Татарская бабка, Мякфузя, прозвала младенца Муркабаш — «Кошачья голова», — подметив сходство. Это прозвище, в уменьшительно-ласкательном виде, Муркабашка, и закрепилось на время. Потом, непонятно откуда, возникло имя Ринат, и стало ясно, что это Ринат и есть, а никакой не Сева, несмотря на метрику.

В сентябре опали листья, пошли осенние дожди. Мы по-прежнему жили на даче в Осельках, с дровяной плитой, с водой из дальнего колодца, с удобствами во дворе. Я ездил на репетиции и худсоветы в Ленинград на электричке, через Ленконцерт меня разыскал городской военкомат и прислал повестку.

В 1961–1965 годы резко снизилось количество юношей призывного возраста (вследствие низкой рождаемости в годы войны). Было разрешено принимать в армию на добровольной основе женщин. С этого же времени для восполнения недостатка в армии младших офицеров стал практиковаться призыв в армию для службы в качестве офицеров на три года (с 1968 г. — на два года) выпускников институтов.

Веремеев Ю. Комплектование Советской (Красной) армии. army.armor.kiev.ua

Повестка сообщала, что Левенштейн Всеволод Борисович, 1940 года рождения, лейтенант запаса по специальности «штурман-подводник», распоряжением Министерства обороны призывается на действительную службу в ВМФ СССР. Явка к 9.00 в понедельник, 23 сентября 1968 года; при себе иметь паспорт, воинский билет, ложку, кружку…

Поговаривали, что после двух лет офицеров все равно домой не отпустят, что служить придется где-то под Петропавловском Камчатским.

Днем в субботу, 21 сентября, мы с Галей сидели и молчали. Муркабашка спал. Свинцовые тучи за окном усиливали ощущение безысходности. Мне предстояло проститься с женой и сыном, забыть о музыке, уйти из оркестра… Жизнь кончалась. До отъезда оставалось меньше двух суток.

«Скажите, где здесь дом пять по Пионерской улице?» — послышался знакомый хриплый баритон. За окном стояли Иосиф Владимирович и наш конферансье-администратор Рома Моргулян. Увидев меня в окне, они замахали руками, как гуси перед перелетом. Я вышел навстречу, отворил калитку. Рома любил оставаться невозмутимым, особенно в минуты крайнего волнения.

— Сева, — сказал он с непроницаемым лицом, — ложка и кружка тебе не понадобятся.

— Да ладно вам, Рома! — воскликнул И. В. — Я был на приеме у адмирала Кузнецова, сказал ему, что оркестр без вас погибнет! Он помнит майора Вайнштейна еще по выступлениям на фронте и подписал освобождение. Вот оно!

И. В. рассказал, что в ленинградском списке было 29 офицеров запаса, из них от службы удалось отбить двоих — физика-ядерщика и меня, саксофониста оркестра И. В. Вайнштейна.

Я решил, что эти два года несостоявшейся службы на подводной лодке должен Иосифу Владимировичу. Я дал себе слово: что бы ни случилось, на это время останусь с оркестром.

ПРОГРЕССИРУЮЩИЙ КОМПРОМИСС

К октябрю 1968-го худсовет устал. Слушать по двадцатому разу наш оркестровый джаз Георгию Михайловичу Коркину было непод силу. Это не означало, что он сдался.

За кулисами шел активный торг: давайте уберете вот это, а добавите то. Все понимали, что нужен какой-то идейный щит, номер или несколько номеров на роль «танковой колонны», за которой и мы, пехота, прошли бы, сгорбившись под огнем.

На смену Тохтамышу еще в начале репетиционного периода пришел Марк Звонарев. Он окончил дирижерско-хоровой факультет, знал гармонию. И. В. заказал ему сделать переложение 7-й симфонии Шостаковича для джаз-оркестра, не всей, конечно, а самой зловещей части, где немцы наступают. Марик написал густо, перещеголяв по сложности диссонансов самого классика.

Ленконцерт прислал трех танцоров, хореограф создал небольшой балет, художник по костюмам обрядил их в черные колготки, обул в фашистские сапоги, осветитель направил в темноту сцены лучи крест-накрест, как при воздушной тревоге, и вот пожалуйста — полное впечатление. Шостакович в джазе и малый кордебалет имени Третьего Рейха, старательно поднимающий ноги в едином милитаристском порыве.