Интеграл похож на саксофон

Высокое начальство жило по наитию, в энергии момента, поскольку картина жизни и культуры в Москве менялась чуть ли не поминутно. Тихомиров пробегал, бросая на ходу: «Я в министерство!» Или: «Когда появится Кадомцев, скажите, чтобы подождал!» Если он замедлял скорость, в коридоре его тут же облепляли просители, артисты, директора, все с неотложнейшими делами, жалобами, бумажками на подпись.

Росконцерт размещался на Берсеневской набережной, за Театром эстрады и знаменитым Домом на набережной. Это было ветхое облупленное двухэтажное здание XV века, бывшая часть владений думного дьяка Аверкия Кириллова, во дворе — храм Николы на Берсеневке, тоже запущенный.

Я заявлялся с утрас конфетамиили цветами, шел в приемную Тихомирова к Женечке, которая заговорщически сообщала, когда появится руководство и в каком оно настроении. Первые два дня не дали успеха. Женечка, видя мои мучения, отвела меня на первый этаж в отдел ансамблей и представила начальнику — Лейбману. Пока я рассказывал ему о «Добрых молодцах» и о художественной концепции концерта, в комнату вошла робкая молодая девица. На вопрос, что ей нужно, ответила: ищет работу.

— Как ваша фамилия? — спросил Лейбман.

— Кузнецова, — ответила девица.

— Нет, — решительно сказал ей Лейбман, — работы для вас у меня нет.

Девица повернулась и скрылась за дверью. Лейбман на мгновение замер.

— Погоди, — произнес он задумчиво, — а не дочь ли это Кузнецова, второго замминистра сельского хозяйства РСФСР? А ну, зови ее назад!

К концу третьего дня моя личность примелькалась пробегавшему и исчезавшему директору, в подсознании, видимо, что-то накопилось, потому как, в очередной раз пробегая мимо, он внезапно остановился и начал расспрашивать.

Дмитрий Дмитриевич Тихомиров оказался милейшим и обаятельным человеком, располагавшим к себе сразу и бесповоротно. Он сразу понял, о ком и о чем идет речь, и проявил живейший интерес. Тут же вызвал Лейбмана и главного дирижера Кадомцева, они решили устроить просмотр «Молодцам» в Ленинграде. Я вернулся в Питер с победной вестью.

Пока я был в Москве, в «Поющих гитарах» случилась неприятность.

Из интервью Евгения Броневицкого.

В «Поющих» в 1970-м работал молодой музыкант по имени Юра Антонов, приехавший из Минска, где он играл в оркестре Вуячича, жил то у друзей, то в ленконцертовском общежитии…

Ушел со скандалом, точней, его убрали. За кулисами к Антонову стала приставать с какими-то вопросами одна полусумасшедшая актриса и так надоела Юре, что он картинно запустил в нее фантиком от конфеты. Даме это не понравилось, она попыталась расцарапать лицо артисту, тот невольно защитился. А дама оказалась беременной и подняла жуткий шум.

Состряпали дело: артист Антонов не умеет вести себя, это не по-ленинградски, такой человек, как он, не имеет права работать в «Поющих». Наш руководитель Васильев почему-то не стал биться за Антонова, отстаивать его, и только благодаря связям нашего музыканта Богдана Вивчаровского удалось уберечь Юру от надвигавшегося было уголовного дела.

Садчиков М. Поздняя осень «Поющих гитар» // Смена (СПб). 2002. 23 нояб.

Потеря для одного — это возможное приобретение для другого. Ребята хорошо знали Антонова, пути их пересекались. Приезд росконцертовского начальства из Москвы специально для просмотра «Молодцев» был обнадеживающей новостью, которой мы поделились с Юрой. Он давно вынашивал планы перебраться в Москву, туда, где творят большие дела, куют большую славу, делают серьезные деньги.

Все советские предприятия, включая Росконцерт, были частью всесоюзного планового хозяйства и должны были выполнять план. Концерты продавались местным филармониям «на гарантию». Скажем, наш концерт на такой гарантии стоил 750 советских рублей, эти деньги надо было отдать в Москву вне зависимости от того, выручила филармония их или нет. В нашем случае местные культуртрегеры оставались в прибыли, но какой-нибудь ансамбль песни и пляски с оркестром в 40 человек, на который к тому же ходили вяло, обещал филармонии верный убыток. А план для всех есть план. За его невыполнение могут снять с работы.