В сборник вошли повести и рассказы советских и зарубежных писателей: Г.Альтова, Р.Подольного, П.Амнуэля, Р.Брэдбери, Г.Каттнера, Л.Биггла-младшего, Э.Донаджо, Н.Нильсена и многих других. Для широкого круга читателей. СОДЕРЖАНИЕ: Preludium Владимир Одоевский — 4338-й год (отрывок) Мы с тобой — одной крови Иржи Берковец — АУТОСОНИДО (перевод Е.Аникст) Герберт Голдстоун — ВИРТУОЗ (перевод В.Волина) Эмио Донаджо — ЧУДИЩЕ И ДЖАЗ (перевод Л.Вершинина) Бёрье Круна — КОСМИЧЕСКАЯ МУЗЫКА (перевод А.Афиногеновой) Чеслав Хрущевский — ИСЧЕЗЛА МУЗЫКА (перевод Е.Вайсброта) Генри Каттнер — МУЗЫКАЛЬНАЯ МАШИНА (перевод В.Боканова) Павел Амнуэль — ДАЛЕКАЯ ПЕСНЯ АКТУРА Она одна со мною говорит Виктор Колупаев — НАСТРОЙЩИК РОЯЛЕЙ Роман Подольный — СКРИПКА ДЛЯ ЭЙНШТЕЙНА Виктор Жигунов — ИНТЕГРАЛЬНОЕ СКЕРЦО Никита Ломанович — ОТКРОЙТЕ ВАШИ УШИ! Наталия Никитайская — НОГИ ЛОГОФАРСА Современная сказка Рэй Брэдбери — ПРИШЛО ВРЕМЯ ДОЖДЕЙ (перевод Т.Шинкарь) Спайдер Робинсон — ЖИЗНЬ КОРОТКА… (перевод В.Боканова) Джемс Блиш — ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА (перевод Р.Рыбкина) Генрих Альтов — БОГАТЫРСКАЯ СИМФОНИЯ …За все, что было при нас Рэй Брэдбери — АВГУСТ 1999. ЛЕТНЯЯ НОЧЬ (перевод Л.Жданова) Нильс Нильсен — НИКУДЫШНЫЙ МУЗЫКАНТ (перевод Л.Жданова) Дорел Дориан — ЭЛЕГИЯ ПОСЛЕДНЕМУ БАРЛИНГТОНУ (перевод Т.Воронцовой) Рэй Брэдбери — УБИЙЦА (перевод Н.Галь) Дежё Кемень — НЕВИДИМОЕ ОРУЖИЕ (перевод Е.Тумаркиной) Генри Каттнер — ЛУЧШЕЕ ВРЕМЯ ГОДА (перевод В.Скороденко) Ллойд Биггл-младший — МУЗЫКОДЕЛ (перевод Г.Усовой) Анатолий Карташкин — ФУГА БАХА В ПОНЕДЕЛЬНИК Юрий Леднев, Генрих Окуневич — КРАХ "ДИСКОПОПА" Postludium Ян Лишанский — ПОКА НЕ ПОЗДНО! КОММЕНТАРИИ Составитель, автор послесловия и комментариев: Я.Е.Лишанский Художник: Д.А.Аникеев
Анатолий Карташкин , Бёрье Круна , Джемс Блиш , Кемень Дежё , Юрий Леднев
Фантастика / Научная Фантастика / Социально-философская фантастика18+ИНТЕГРАЛЬНОЕ СКЕРЦО
Preludium
…В разных местах сада по временам раздавалась скрытая музыка, которая, однако ж, играла очень тихо, чтобы не мешать разговорам. Охотники садились на резонанс, особо устроенный над невидимым оркестром; меня пригласили сесть туда же, но с непривычки мои нервы так раздражались от этого приятного, но слишком сильного сотрясения, что я, не высидев двух минут, соскочил на землю, чему дамы много смеялись. Вообще на нас с дядюшкой, как на иностранцев, все гости обращали особенное внимание и старались по древнему русскому обычаю показать нам всеми возможными способами свое радушное гостеприимство…
Проходя по дорожке, устланной бархатным ковром, мы остановились у небольшого бассейна, который тихо журчал, выбрасывая брызги ароматной воды; одна из дам, прекрасная собою и прекрасно одетая, с которою я как-то больше сошелся, нежели с другими, подошла к бассейну, и в одно мгновение журчание превратилось в прекрасную тихую музыку: таких странных звуков мне еще никогда не случалось слышать; я приблизился к моей даме и с удивлением увидел, что она играла на клавишах, приделанных к бассейну: эти клавиши были соединены с отверстиями, из которых по временам вода падала на хрустальные колокола и производила чудесную гармонию. Иногда вода выбегала быстрою, порывистою струей, и тогда звуки походили на гул разъяренных волн, приведенный в дикую, но правильную гармонию; иногда струи катились спокойно, и тогда как бы из отдаления прилетали величественные, полные аккорды; иногда струи рассыпались мелкими брызгами по звонкому стеклу, и тогда слышно было тихое, мелодическое журчание. Этот инструмент назывался гидрофоном; он недавно изобретен здесь и еще не вошел в общее употребление. Никогда моя прекрасная дама не казалась мне столь прелестною: электрические фиолетовые искры головного убора огненным дождем сыпались на ее белые, пышные плечи, отражались в быстробегущих струях и мгновенным блеском освещали ее прекрасное, выразительное лицо и роскошные локоны; сквозь радужные полосы ее платья мелькали блестящие струйки и по временам обрисовывали ее прекрасные формы, казавшиеся полупризрачными. Вскоре к звукам гидрофона присоединился ее чистый, выразительный голос и словно утопал в гармонических переливах инструмента. Действие этой музыки, как бы выходившей из недостижимой глубины вод; чудный магический блеск; воздух, напитанный ароматами; наконец, прекрасная женщина, которая, казалось, плавала в этом чудном слиянии звуков, волн и света, — все это привело меня в такое упоение, что красавица кончила, а я долго еще не мог прийти в себя, что она, если не ошибаюсь, заметила.
Почти такое же действие она произвела и на других, но, однако ж, не раздалось ни рукоплесканий, ни комплиментов — это здесь не в обыкновении. Всякий знает степень своего искусства: дурной музыкант не терзает ушей слушателей, а хороший не заставляет себя упрашивать. Впрочем, здесь музыка входит в общее воспитание как необходимая часть его, и она так же обыкновенна, как чтение и письмо; иногда играют чужую музыку, но чаще всего, особенно дамы, подобно моей красавице, импровизируют без всякого вызова, когда почувствуют внутреннее к тому расположение. (…)
…Настанет время, когда книги будут писаться слогом телеграфических депешей; из этого обычая будут исключены разве только таблицы, карты и некоторые тезисы на листочках. Типографии будут употребляться лишь для газет и для визитных карточек; переписка заменится электрическим разговором; проживут еще романы, и то недолго — их заменит театр, учебные книги заменятся публичными лекциями. Новому труженику науки будет предстоять труд немалый: поутру облетать (тогда вместо извозчиков будут аэростаты) с десяток лекций, прочесть до двадцати газет и столько же книжек, написать на лету десяток страниц и по-настоящему поспеть в театр; но главное дело будет: отучить ум от усталости, приучить его переходить мгновенно от одного предмета к другому; изощрить его так, чтобы самая сложная операция была ему с первой минуты легкою; будет приискана математическая формула для того, чтобы в огромной книге нападать именно на ту страницу, которая нужна, и быстро расчислить, сколько затем страниц можно пропустить без изъяна.
Скажете: это мечта! ничего не бывало! за исключением аэростатов — все это воочью совершается: каждый из нас — такой труженик, и облегчительная формула для чтения найдена — спросите у кого угодно. Воля ваша. Non multum sed multa [1]— без этого жизнь невозможна…
Мы с тобой — одной крови