Голубые огни и цифры имели отношение к тому, что двигало ГРУМом, зеленые отвечали за органы чувств ГРУМа, желтые открывали двери, белые читали кассеты… и еще что-то. Град был уверен, что они были способны на большее, чем он понял. А красные? Он никогда не видел, чтобы нажимали на красные кнопки.
Каждый раз, когда он глядел на экран, цифры там увеличивались, и теперь там значилось: 02 — 1.664; Н2 -3.181. Кланс одобрительно кивал.
— Готовы взлететь в любое время. Все же, думаю, нужно заполнить остальные резервуары. Джеффер, подойди ко мне. — Он выключил голубой экран и активизировал желтый. — Вот эти цифры скажут тебе, что приближается гроза.
— Что это?
— Показатель наружного давления воздуха.
— А разве нельзя просто увидеть, как идет гроза?
— Как идет, да. Как образуется, нет. Если давление быстро понижается день или около того, значит, готовится гроза. Можно произвести впечатление на граждан. Все это строго секретно, разумеется.
Град спросил:
— Куда отсюда направится дерево?
— Прочь из зоны дождя. Потом к Брайтон-Дереву, они нас уже долгое время не видели. Град, у тебя есть хорошая возможность поглядеть на колонии и сделать выбор между ними.
— Для чего, Кланс?
— Для твоих детей, разумеется.
Град рассмеялся:
— Кланс, откуда у меня возьмутся дети, если я проведу всю свою жизнь в Цитадели?
— Ты что, не знаешь о Праздниках?
— Никогда о них не слышал.
— Ну так знай: в конце каждого года, когда Вой проходит перед Солнцем, все разморы собираются вместе около Устья. Праздник длится шесть дней, во время которых разморы спариваются, и сплетничают, и играют в разные игры. Даже пища поступает с внешней кроны. Праздник начнется через тридцать пять дней.
— Никаких исключений? Даже для Помощника Ученого?
— Не беспокойся, ты пойдешь, — кашлянул Кланс.
Лори отвернулась, демонстрируя прямую спину и копну белокурых волос. Град подумал: «А как Лори сможет иметь детей?» Не похоже, что Ученый ее любовник. Град знал, что тот вызывает себе женщин-разморов из внутренней кроны. Если она никогда не оставляет Цитадель, как она найдет себе мужчину? Меня?
Разморы могут иметь детей, но Лори — нет, и помочь этому нельзя. Он не должен думать о Лори как о враге.
Просыпаясь, она почувствовала рядом чужую плоть. Это часто случалось. Минья повернулась, старясь не задеть рукой спящего рядом с ней гражданина, чтобы случайно не причинить ему боль.
Ее движение разбудило его. Он осторожно повернулся — его рука была привязана бинтами к телу — и сказал:
— Доброе утро.
— Доброе утро. Как твоя рука? — Она никак не могла вспомнить его имени.
— Ты хорошо над ней поработала, но она заживает.
— Не понимаю, почему ты пришел именно за мной, учитывая, что руку тебе сломала я.
Он хмыкнул:
— Ты засела у меня в голове. Пока Лори вправляла мне кость, я все видел твое лицо с оскаленными зубами… словно ты собиралась вот-вот перегрызть мне горло… Уф? Так что я здесь, — он расслабился, — при… э… других обстоятельствах.
— Теперь лучше?
— Да.
Она наконец вспомнила его имя.
— Карал, я не помню никакой Лори.
— Лори не размор. Она Помощник Ученого, теперь один из Помощников. И она лечит служащих Флота, если с ними что-то случается.
— Один из помощников, — пробормотала Минья. — Я слышала, новый — размор.
— Да. Я видел его издали. Он не гигант из джунглей. Один из ваших?
— Может быть. — Она встала и накинула свое пончо. — Мы встретимся снова?
— Не знаю, — неуверенно ответил он и добавил: — Праздник только через восемь периодов сна.
Она улыбнулась: «Гэввинг!» И спросила:
— И сколько он продлится?
— Шесть дней. Все работы прекращаются.
— Ну ладно, у меня много работы.
Карал исчез в листве, а Минья поспешила в Общинные. Она скучала по кроне Дальтон-Квинна, хотя почти привыкла к здешним условиям: к огромным Общинным, к постоянно присутствующим надсмотрщикам, к своему собственному рабству. Но ее раздражали всякие мелочи, вроде отсутствия вертолетных растений и винных ягод. Здесь ничего не росло, кроме листвы и тщательно ухоженных земных культур: бобов, дынь, кукурузы и табака. Все так же расчищено и подвержено наблюдению, как и ее жизнь.
Дюжина разморов носилась взад-вперед. Минья поискала взглядом Джинни и увидела ее около Устья, вернее ее голову, торчащую из листвы: Джинни кормила дерево.
Расписание было свободным. Если ты приходил поздно, то и работал допоздна. Дальше этого беспокойство надсмотрщиков не распространялось… Но сама Минья беспокоилась: она не привыкла делать что-нибудь плохо и будет примерным размором, пока не придет время быть кем-то другим.
Она попыталась вспомнить нюансы разговора с Каралом. Акцент граждан был непривычным, и Минья тренировалась в языке, разговаривая с Каралом.
Все было так странно. Инстинкты подталкивали ее к войне, но рефлекс, который требовал сопротивления сексуальному насилию, боролся с волей к жизни.
Жажда жизни победила: она не сделает ничего плохого.
Минья увидела, как Джинни встала, привела пончо в порядок… и вдруг прыгнула на запад.