Интеграция и идентичность. Россия как «новый Запад»

В то же время вынесение за скобки вопроса о внутренней природе политического российского режима целесообразно лишь для ситуативного прагматического сотрудничества. Реальное партнерство, и тем более включение Российской Федерации в систему международного общества, требует соответствия существующих в ней условий определенным критериям демократии, рыночной экономики и ценностям гражданского общества.

Либерализация советской системы, попытки ее поверхностной вестернизации привели не к трансформации СССР, а к его краху. Лишь решительный отказ от коммунистической идеологии и советской политической практики мог создать условия для начала процесса демократизации и вхождения в международное общество. В отсутствие функционирующих институтов единственной – вынужденной и ненадежной – гарантией оставалась политика «в правильном направлении» под руководством демократически или во всяком случае антикоммунистически настроенного лидера. На протяжении большей части 1990-х годов таким лидером в глазах Запада был президент Ельцин. Пока он находился у власти, Запад в целом соглашался, что «процесс шел». Соответственно смена лидера или смена лидером политической ориентации являются – при отсутствии функционирующих демократических институтов – поворотными пунктами, способными не только затормозить процесс интеграции, но и обернуть его вспять. В отношении Ельцина у Запада была уверенность, что, несмотря на любые отступления от принципов демократии (противостояние с Верховным Советом в 1993 г., Чечня и предвыборная кампания 1996 г.), «первый российский демократ» не свернет на путь конфронтации с США и Западной Европой. К премьер-министру (в 1998–1999 гг.) Евгению Примакову относились с явной настороженностью, особенно в США. В отношении Путина какой-либо уверенности не было с самого начала. Отношение к нему менялось: до 11 сентября 2001 г. – вопросительный знак, после 11 сентября – «плюс», после «дела Ходорковского» и Беслана – «минус».

Приход Путина к власти знаменовал окончание революционного периода и наступление «русского термидора». Политическое развитие России вновь стало эволюционным. В начале XXI в. в России осуществляется буржуазная «вторая модернизация». В принципе экономические преобразования и само развитие капитализма постепенно создают основу для плюрализма, в том числе политического, но этот плюрализм жестко ограничивается правящей бюрократией, боящейся открытой конкуренции. Власть и в постсоветской России является замкнутой бюрократической корпорацией, стоящей над обществом и тяготеющей над ним. Власть не расчленена и тесно срослась с олигархическим бизнесом. В России создалась внешне парадоксальная ситуация, когда бюрократия руководит дебюрократизацией, единая власть выступает в качестве архитектора системы сдержек и противовесов, администрация президента претендует на роль создателя гражданского общества и т. п.³¹ Результатом такой деятельности является не столько создание современных институтов, сколько их имитация.

Наряду с проблемами «наверху» обозначились и препятствия на пути к дальнейшей демократизации «снизу». Главной проблемой дефицита демократии остается отсутствие современного демоса. Иными словами, общества налогоплательщиков, видящих себя гражданами и рассматривающих власть не как нечто сакральное, а как совокупность институтов управления общими делами. Российская реальность начала XXI в. очень далека от этого идеала. В обстановке, где у 20 % населения доходы ниже прожиточного минимума, запрос на государственный патернализм все еще велик. Стремление людей к самоорганизации на низовом уровне постепенно возрастает, но остается слабо выраженным.

Можно допустить, что после почти 75 лет советской власти и десятилетия революционных перемен Россия вернулась на естественный для нее путь политического развития. При этом, однако, она вернулась в точку, где это органичное развитие было прервано Октябрьской революцией. В том, что касается характера политического режима, Россия 2000-х годов похожа на Россию 1900-х, но из этого не следует, что она обречена вновь повторить свой трагический путь. Президент Путин скорее напоминает не Петра I, а Петра Столыпина, строившего планы экономически сильной «великой России» и нуждавшегося в «двадцати годах спокойствия», и одновременно Николая II, настаивавшего на самодержавном характере режима и в то же время подрывавшего этот режим своими действиями.