Читаем Интелефобия, или Прощаясь с любимой книгой полностью

Все же пару-тройку мест в "Наших плюралистах" отметим. Обижается мэтр, что один из "плюралистов" у русских националистов "братское единение с режимом" обнаружил. Ну единение не единение, а то, что хотя деревенщики двадцать лет на наших глазах плакали, а никто их ни в психушку, ни в лагерь, ни за границу не швырял - сей факт значит немало. Ну а то, что "сближение - через кандалы", как с горькой иронией выразился А.И., так я охотно с ним соглашусь, но - без всякой иронии. Народ действительно с властью - без шуток - близок был все десятилетия. И через кандалы тоже: по обе стороны кандалов. Драма народная в том и заключается, что он в процессе жизни расслаивается: одни идут в политбюро ("красненькие"), другие - в кандалы; все остальные спектр между этими полюсами. Это и есть (теперь уже хочется сказать - была) наша общенародная жизнь-раскладка. Но не внемлет сему стальной боец-интелеборец, увлеченный политической горячкой - трудно дается диалектика даже самым меднопоножным витязям! Суть народного единства, точней тоталитарной слитности, лежит глубже коммунизма: вот пробил час, скорлупа коммунизма отваливается - и вчерашние палачи, открещиваясь от опасной преданности скомпрометированной идее, естественно-рефлекторно, инстинктом самосохранения обнимают своих вчерашних кандидатов в жертвы из "правых" недругов, не из "левых"! Это победа "мысли народной" над всеми иными. И чего иного ожидать? Когда нет Бога, нет культуры, когда все рассыпается, даже державная идеология, нет ничего проще и естественней для массового человека, как ухватиться за последнюю возможность самоотождествления, обретения себя, своего лица, вспомнив о цвете своей кожи и форме носа. Когда у этноса разрушены все гуманитарные начала, остается последняя опора, претендующая быть стержнем духовности, - биология. И вряд ли кто оспорит, что это глубже всяких измов. Именно на этой глубине Ленин оправдан (великий национальный герой России), а Солженицын с ним повенчан. Но эта глубина - страшная, ибо на ней мы приперты к стенке. К дну. Наша судьба и наш долг - с этого нуля попытаться выйти к человечеству. Не понимая ли, не желая ли понимать или недооценивая значения массовой психологии в наших бедах, наш пророк дает крупного петуха относительно прогнозов "плюралистов". Вероятно, ему показалось оскорбительным для русского национального достоинства выражение "православный фашизм", обозначающее омерзительное низовое сознание, могущее спровоцировать устойчивое общественное заболевание, об угрозе которого предупреждал Синявский. Не согласен он и с Михайловым, что "тоталитаризм может даже отбросить атеизм". "Жди-пожди, - мыкает народовед, - кто ж от своего фундамента отказывается?" Здесь А.И. явно тоталитаризм с коммунизмом смешивает. Но коммунизм вместе с атеизмом - идеология, тогда как наш тоталитаризм - патриархально-родовая психология, пережиток допетровской Руси. К тому же тоталитаризм как абсолютная власть государства над человеком, независимо от доктрины, выставленной на передний план, есть (U)обожествление государства(/U), которое может быть как атеистическим, так и религиозным. Первый пример подчинения религии божеству государства дал у нас, как известно, Иван Грозный. Очевидно, что фундамент тоталитаризма надо искать не в религии или безбожии, а в понимании массовым человеком самого себя. И вот прошло всего несколько лет, и перемены в жизни страны вместе с гласностью показали: правы "плюралисты", прав Синявский - "Память" сулит нам тюрьму с крестом; еще более прав Михайлов: последние три года перед падением коммунистический тоталитаризм вполне уже признавал церковь и религию, уравняв их в правах с атеизмом. Но критика коммунизма-как-атеизма нарастала, и вот уже тоталитаризм стал заботиться о посткоммунистическом идейном оформлении. Вчерашние коммунисты легко надевают крестики и идут под благословение святителей, не теряя надежды в новом обличий укрепить свои кресла: благодатная нива народного невежества, с которой они всегда собирали свой мед, по-прежнему маняще колышется перед ними. Какая разница? - с помощью единственно верного (U)учения(/U) или единственно верного (U)вероучения (/U) " - лишь бы народ был слитным послушным стадом. Воспрепятствовать тому, чтобы это стадо под влиянием гласности, демократии и плюрализма рассыпалось на отдельных самостоятельно мыслящих людей, из которых труднее будет выжимать масло, - вот их забота. Но объективно, и хотелось бы верить, что невольно (тем более, что его интересует не "масло"), - это и забота Александра Исаевича. Увы... Он становится хранителем тоталитаризма как народно-психологической основы для нашей несвободы и для поворотов от демократии назад... Такие поразительные ошибки зрения, если они действительно ошибки, а не сознательные уклонения от истины (Если у человека нет опыта веры в человека, а есть опыт веры в народ - то можно ли здесь говорить о сознательности или отсутствии ее? Вероятнее всего, я сознаю только то, во что я верю. О чем же тогда спорить?! Но я убежден, что вера в человека соответствует более высокому уровню веры в Бога, нежели вера в народ.), которые мы видим у нашего писателя, можно объяснить разве что каким-то идейным ослеплением когда под всецелым влиянием одной охватившей человека идеи ему остается на горизонте лишь узкий просвет чаемого выхода, в то время как жизнь вокруг и вблизи ему ухе почти не видна. Опять вспоминается Ленин...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары
100 знаменитых загадок истории
100 знаменитых загадок истории

Многовековая история человечества хранит множество загадок. Эта книга поможет читателю приоткрыть завесу над тайнами исторических событий и явлений различных эпох – от древнейших до наших дней, расскажет о судьбах многих легендарных личностей прошлого: царицы Савской и короля Макбета, Жанны д'Арк и Александра I, Екатерины Медичи и Наполеона, Ивана Грозного и Шекспира.Здесь вы найдете новые интересные версии о гибели Атлантиды и Всемирном потопе, призрачном золоте Эльдорадо и тайне Туринской плащаницы, двойниках Анастасии и Сталина, злой силе Распутина и Катынской трагедии, сыновьях Гитлера и обстоятельствах гибели «Курска», подлинных событиях 11 сентября 2001 года и о многом другом.Перевернув последнюю страницу книги, вы еще раз убедитесь в правоте слов английского историка и политика XIX века Томаса Маклея: «Кто хорошо осведомлен о прошлом, никогда не станет отчаиваться по поводу настоящего».

Илья Яковлевич Вагман , Инга Юрьевна Романенко , Мария Александровна Панкова , Ольга Александровна Кузьменко

Фантастика / Публицистика / Энциклопедии / Альтернативная история / Словари и Энциклопедии
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Американский историк, политолог, специалист по России и Восточной Европе профессор Даллин реконструирует историю немецкой оккупации советских территорий во время Второй мировой войны. Свое исследование он начинает с изучения исторических условий немецкого вторжения в СССР в 1941 году, мотивации нацистского руководства в первые месяцы войны и организации оккупационного правительства. Затем автор анализирует долгосрочные цели Германии на оккупированных территориях – включая национальный вопрос – и их реализацию на Украине, в Белоруссии, Прибалтике, на Кавказе, в Крыму и собственно в России. Особое внимание в исследовании уделяется немецкому подходу к организации сельского хозяйства и промышленности, отношению к военнопленным, принудительно мобилизованным работникам и коллаборационистам, а также вопросам культуры, образованию и религии. Заключительная часть посвящена германской политике, пропаганде и использованию перебежчиков и заканчивается очерком экспериментов «политической войны» в 1944–1945 гг. Повествование сопровождается подробными картами и схемами.

Александр Даллин

Военное дело / Публицистика / Документальное