Интеллект в подарок (тетралогия)

Вскоре мы пришли к какому-то неказистому дому. Фельдшер, открыл калитку в воротах и прошёл во двор. Обернувшись, он приглашающе махнул мне рукой. Я прошёл за ним. Постучались в избу. Дверь открыла молодая женщина, симпатичная на вид, голова покрыта лёгким цветастым платком. Поздоровались. Фельдшер провёл с ней переговоры, я не прислушивался, с головой уйдя в свои мысли. Вскоре меня пригласили в дом, усадили за стол, налили миску тёплого супа и дали ломоть чёрного хлеба. Фельдшеру женщина кроме супа и хлеба налила маленький гранёный стаканчик самогона. Я не успел подумать об этом, как в памяти откуда-то всплыло знание и что такое самогон, откуда такое название и почему и с какой целью его изготовляют и потребляют. Информация была исчерпывающей и развёртывалась в памяти мгновенно.

Подчистив чашку, оставшимся кусочком хлеба, я доел его и поблагодарил хозяйку:

- Спасибо вам, хозяюшка. Доброго вам здоровья и всех благ.

- Слышала, Агафья, как он изъясняться-то стал?

Агафья, выпучив глаза, уставилась на меня, как на восьмое чудо света.

Тут же в голове раздался голос моего виртуального учителя:

- Постарайся следить за своей речью, иначе постоянно будешь вызывать удивление окружающих. Не забывай, что на данный момент ты простой неграмотный паренёк из глухого села. Выражайся проще и не выбивайся из образа.

- Степан Николаевич, я не хочу домой возвращаться. Мне бы на работу устроиться, жилье найти, и, кроме того, я учиться хочу. Хочу школу окончить, экстерном.

Фельдшер закашлялся, подавившись крошкой хлеба, залетевшей не в то горло. Агафья вскочила со своего табурета и с силой хлопнула фельдшера по спине.

- Всё, всё, спасибо, - отстранился Степан Николаевич от повторного удара. Кашлянув тихонечко ещё пару раз, он сказал:

- А матери твоей я что скажу?

- Так и скажете, что работаю я и учусь. Я пока здесь никого не знаю, и денег у меня нет. Зато я сильный. А теперь ещё и умный. Меня две молнии вылечили. Я вспомнил все, чему меня учили, грамоту вспомнил, считать могу, вообще арифметику вспомнил. У нас дома книжка была, её отчим на цигарки использовал, а я картинки смотрел. Так вот я сейчас не только картинки из этой книжки помню, но и что там написано было, тоже помню. Теперь я смогу маме записку написать, мне бы только листок бумаги и карандаш.

Фельдшер только головой покачал в удивлении.

- Нужно подумать, - сказал он. – Агафья, ты не сможешь ли приютить его на первых порах? Привлеки его по хозяйству, паренёк он действительно сильный. А то отсутствие хозяина начинает в глаза бросаться. У тебя все потихоньку расползаться начинает. Чинить надобно. Вот и привлеки Василия. А я, тем временем, подыщу ему работу. Появились у меня кое-какие мысли на этот счёт.

***

Село Озерки, дом Агафьи, два дня спустя.

Ночью Агафья проснулась и долго лежала, пытаясь успокоиться. Ей приснился эротический сон и измучил её вконец. Наконец, она решилась и встала с кровати, сбрасывая с себя ночную рубашку. Она не находила больше сил бороться с собой, её неудержимо тянуло к этому, по сути ещё мальчику.

Нет, - подумала она, - он уже не мальчик.

За прошедшее время у неё была возможность хорошо рассмотреть его. Как-то перед обедом он скинул рубаху и ополоснулся водой из дождевой бочки. Она подала ему полотенце. У него было тело атлета. В нём не было мужицкой закоренелости, но и мальчика там тоже не было.

Агафья отбросила последние сомнения и решительно направилась в гостевую комнату, где она стелила ему на ночь. Подошла к кровати и наклонилась над ним. Сопение, только что раздававшееся на всю комнату сразу же прекратилось. Из-под одеяла выползла его рука и, ухватив её за плечо, потянула к себе. Агафья, как в омут, нырнула к нему под одеяло.

Утром Агафья летала как на крыльях. На завтрак она приготовила сковородку омлета и выставила полкаравая свежего душистого хлеба с крынкой молока. Хлеб, правда, пекла не сама, сходила в булочную, купила ночной выпечки, потратив последние две хлебные карточки.

Затем, подперев подбородок рукой, внимательно смотрела, как кушает её новый квартирант (любовник?) и не могла разобраться в своих чувствах. Сейчас, при дневном свете она продолжала изучать его и, вспоминая, что вытворял сегодня ночью этот, с позволения сказать, невинный юноша, её бросало в жар и томление овладевало всем естеством, истосковавшимся по мужской ласке.

В её голове билась одна мысль. Она спрашивала себя, почему, овдовев уже почти три года тому назад, все это время держала себя в руках, не допуская до себя ни одного мужчину. А ведь предложения к ней поступали. Всякие предложения были, от замужества до переспать ночку. И вот вчера, как плотину прорвало.