Интеллектуальная фантастика

Подобные условия дифференцировали Четвертую волну на несколько групп. Кто-то новые условия начисто отверг, как полностью неприемлемые; некоторые продолжали понемногу писать, но из литпроцесса вышли из-за ощущения безнадежности... безнадежной непечатности, точнее говоря (ныне покойная Людмила Козинец, Владимир Покровский, Александр Силецкий). Кто-то рыночные правила игры полностью принял – ведь это, в конце концов, вопрос воли и трудолюбия (недавно скончавшийся Юрий Брайдер, Николай Чадович, Святослав Логинов). Кто-то попытал счастья в других сферах литературы: мэйнстриме, детективе (Михаил Веллер, Борис Руденко, Андрей Измайлов).[28] Большинство же так или иначе приспособилось (Андрей Лазарчук, Эдуард Геворкян, Вячеслав Рыбаков, Андрей Столяров, Евгений и Любовь Лукины). Правда, своего рода необходимой «страховкой» для этой группы ветеранов-«семидесятников» является дополнительный заработок, порой никак не связанный с литературным творчеством...

Адаптация пошла по пути всякого рода литературных ухищрений. Поздние романы представителей Четвертой волны часто не выбирают типовой объем, и тогда издателю приходится их «добивать» рассказами, либо печатать очень крупными буквами и с очень большим расстоянием между строчками. Характерный пример: последние три романа Евгения Лукина – «Алая аура протопарторга», «Слепые поводыри» и «Чушь собачья», а также роман Вячеслава Рыбакова «На будущий год в Москве». Другое ухищрение из той же области – соединять под маркой романа нескольких произведений меньшего объема (рассказов, повестей, эссе). Так, Эдуард Геворкян в романе «Темная гора» приварил друг к другу две повести, почти не связанные сюжетно. А роман Вячеслава Рыбакова «На чужом пиру» представляет собой конструкцию из повести и большого эссе. Роман «Гиперборейская чума» Андрея Лазарчука и Михаила Успенского собран из груды самостоятельных рассказиков и повестушек: настоящее лоскутное полотно... Наконец, третий способ выдать «на гора» новый роман – «добавить воды» в текст, который по рождению своему является повестью. В этом «жанре» поэкспериментировал Лев Вершинин.

Худо ли это? С точки зрения идеального положения вещей в литературе – да, худо. «Тощий роман» – никакой не роман, а повесть, пусть бы так и назывался. А «разгонять листаж» никому никогда не доставляло удовольствия. Повесть, которую «догнали» до романа, резко скучнеет и теряет внутренний динамизм. Пожалуй, лишь романы, склепанные из самостоятельных кусков, могут считаться «честной хитростью». Есть в их пестрой лоскутности своя изюминка, свой экзотический шарм – как у восточных базаров или рыб, живущих при коралловых рифах...

Но по здравому размышлению, следует отказаться от литературного максимализма. Умение хорошо писать из ветеранов Четвертой волны, наверное, уже ничто не выбьет. И пусть уж лучше их умные тексты публикуются так, со всяческими лукавствами, чем никак.

Об уходе Четвертой волны со сцены говорили и писали немало. Еще в перестроечные годы вышло полемическое эссе Владимира Покровского «Тихий плеск Четвертой волны», в котором творческая судьба представителей этой литературной генерации была обрисована в мрачных красках. На «Звездном мосту» 2002 года Андрей Валентинов сделал доклад специально этому посвященный. Его вывод: «поколение 70-х» сказало уже все, что могло сказать.

Разумеется, отдельные «семидесятники» сумели органично вписаться в 90-е, продолжают активно работать до сих пор и еще, надо полагать, не скоро бросят перо. В их числе Вячеслав Рыбаков, Евгений Лукин, Святослав Логинов. Первоклассные тексты опубликовали в постперестроечные времена Эдуард Геворкян, Андрей Столяров, Владимир Покровский, Алан Кубатиев...

Все это так. Талантливые фантасты остались в строю. Но никакого идейного или художественного единства они уже не представляют. Собственно, художественное единство треснуло под напором рынка, а идейного-то и в акматические времена было совсем немного, на минимуме. Из числа ныне действующих ярких представителей Четвертой волны многие стали волонтерами разнообразных «лагерей». Евгений Лукин сделался великим анархистом земли русской, по удачному выражению критика Глеба Елисеева, «антимиссионером». Святослав Логинов – атеист и либерал. Эдуарда Геворкяна интересуют идеология Империи и Традиции, Вячеслава Рыбакова и Андрея Столярова – этика того же самого, притом Рыбаков, скорее, консерватор (в положительном значении этого слова), а Столяров – модернист...

Иными словами, бывшая Четвертая волна ныне бредет розно, растеклась малыми ручьями на все четыре стороны.

Как будто произошла война младших богов и чудовищных титанов, те и другие понесли невосполнимые потери, и новый мир возник на месте их последнего сражения, вырос из их тел. А оставшиеся в живых и сумевшие худо-бедно принять этот новый мир, словно получили последнее отпущение: живите, творите как хотите; время ваше было героическим и пошлым одновременно; вы сумели прожить его красиво и потомкам есть на что полюбоваться.