Интеллектуальная фантастика

Ну а те, кто хочет еще какой-то новой борьбы, кого не успокоил предыдущий Рагнарек, те вступают в братства новых времен и новых поколений...[29]

К давним боевым эпизодам из истории Четвертой волны, которые сейчас в наибольшей степени ассоциируются с противостоянием по линии Малеевка/«Молодая гвардия», можно относиться по-разному. Никто не оспорит сам факт конфликта и его остроту. Масштабы его в наши дни, издалека, определить трудно. Истинные движущие силы той борьбы, кажется, не стремятся себя афишировать. Да и сам Рагнарёк наступил позже, позже... Остается строить версии.

Возможно, УЧИТЕЛЯ знали намного больше учеников и готовились посвятить их в секретные знания, не предназначенные для широкой публики. Возможно, не только Система давила на семидесятников, но и силы, стремящиеся так или иначе изменить самое Систему (от косметической степени модернизации до полной деструкции)... И нечто помешало старшим товарищам дать ученикам это посвящение. Как знать, не была ли та борьба за занавеской делом очень нешуточным? Не пробирал ли от некоторых ее перипетий самый настоящий страх даже очень серьезных людей? А УЧИТЕЛЮ трудно довести дело до конца, если он боится...

Впрочем, не исключено, что посвящение все-таки досталось. Двум-трем из всех. Кому?

Но, быть может, все это домыслы. Не следует относиться к ним слишком серьезно.

Не домысел – один голый результат. Вот он: выросла целая плеяда людей, отстраненных и от ценностей Системы, и от наиболее острых форм диссидентства, и от эзотерических общин. Можно сказать, плеяда учеников, оставленных учителями на произвол судьбы. Это были блистательные, внутренне свободные, получившие мощную подготовку литераторов-профи, невероятно эрудированные... профаны. Не случись падения СССР, наверное, они бы сумели соорудить очередное издание тамплиерства... Этого не произошло, и слава Богу. Взамен Четвертая волна обрела поистине драгоценную компенсацию: семидесятники вглядывались в предметы и концепты, смысл и символическое значение которых давным-давно устоялись; смотрели, в большинстве случаев не зная Традиции; поэтому могли заново, с младенческой чистотой ставить вопросы «что это такое?», «почему так нельзя?», «по какому критерию?», «каковы границы?», «куда ведет этот путь?», «где тут высший смысл?», «а если перевернуть, что получится?». Потому и видели больше, чем «подкованный» представитель устоявшейся точки зрения...

Иногда.

* * *

Что же сохранилось после Четвертой волны?

Ощущение высоты.

У многих осталось от периода середины 70-х – второй половины 80-х стойкое впечатление: Четвертая волна была чудо как хороша по части литературного качества. В художественном смысле, это, быть может, вершина нашей фантастики.

Сейчас – совсем другой коленкор.

Нет, не в том дело, что постсоветская фантастика оскудела талантами, что не рождает она текстов завораживающе сильных. Причина иная. Количество произведений высокого класса, возможно, даже возросло, но процент их относительно всей суммы издаваемой фантастической литературы заметно снизился. Ложка меда в бочке дегтя. Кроме того, в середине 90-х закончилась эпоха, когда талантливо сделанный текст воспринимали как откровение и гадали: Бог ли, бес ли лукавый вложил писателю ЭТИ СЛОВА в душу. Сейчас совсем другое время. Любого уровня литературное произведение в наши дни воспринимается как черные буквы на белой бумаге, и нет за буквами беса, и нет за бумагой Бога.

Вот и осталось поколениям тех, кто ныне исполняет свою миссию, тосковать по чужому прошлому. Ведь было у них, у людей 70-х, какое-то странное, полупрозрачное сокровище, какой-то тусклый, гаснущий огонек, доставшийся по наследству то ли от Прометея, то ли от Герострата. Тогда – был, а сейчас – нет его... Может оно и хорошо, может и Господь с ним, с огнем неверным, невесть от кого происходящим...

Но все-таки есть в нынешней ностальгии по судьбе Четвертой волны польза и смысл. Поминая ИХ, мы и САМИ чаще желаем прыгнуть выше собственной головы.[30]

Глава 4 Первый план

Пафос интеллектуальной фантастики не в том, чтобы перейти в основной поток, нет. Этакая чушь мало кому приходила в голову, а если и приходила, то при первом же высказывании автор идеи рисковал вылететь из родной среды надолго, чуть ли не навсегда.

В 90-х совершенно так же, как и в 80-х, представители ИФ мечтали, разумеется, стать очень хорошими писателями, максимально выразить собственное дарование; при этом они росли из фантастики и собирались вырасти из ее рамок, используя лучшее, что можно сыскать в арсеналах мэйнстрима, но все же в мэйнстримовцев не превратиться. Вектор мечтаний был направлен вот куда: следует стать лучшими, новыми классиками, но иными, не такими, как в основном потоке, не слиться с основным потоком. Грезилась литература, получившая новое качество. Или, иначе, – новое поле для высших игр, несколько иных по правилам, но ничуть не ниже по уровню.