Интеллектуальная позиция-1

Из теории управления известно, что употребление не методов и средств вообще, а употребление определенных методов и определенных средств приводит к определенным целям. Далеко не все методы универсальны по отношению к полному объективно открытому для их осуществления множеству целей. Некоторые методы позволяют достичь одних целей, но не позволяют достичь других, осуществление которых требует применения иных методов и средств. То есть существует познаваемая взаимная обусловленность статистики “цели — средства их достижения”.

Соответственно этому, поставленный Ю.Мухиным вопрос: "А если бы его методы и приемы да в мирных целях?” — это уклонение по умолчанию от рассмотрения другого вопроса: “А применимы ли методы Гитлера и его приемы в мирныхцелях?”

В.Г.Белинский дал определение толпы: «собрание людей, живущих по преданию и рассуждающих по авторитету». Соответственно это определение можно дополнить весьма двусмысленным определением: это — “элита”, но с другой стороны это — сходняк. То есть в ассоциативных связях живого русского языка социальная “элита” — это особого рода не локализованный в пространстве длящийся во времени . А общество, состоящее из толпы, рассуждающей по авторитету (личности или предания) и авторитетов, поддерживающих предание и наиболее авторитетную в глазах толпы личность — толпо-”элитарное” общество. Но в ассоциативных связях русского языка, поскольку собрание авторитетов не всегда отличимо от сходняка авторитетов, толпо-”элитарное” общество — общество уголовников разного рода и ранга, чье законодательство защищает правящую мафию (воров над законом) от ей оппозиционных мафий (воров в законе).

И по существу это так вне зависимости от того, что на этот факт мы вышли в данном тексте через лексический, а не историко-социологический анализ: так просто короче; а ассоциативные связи в языке выстраиваются не беспричинно, но указуют на объективные явления в жизни общества. То обстоятельство, что одна мафия считает себя более благонравной, чем прочие авторитетные мерзавцы и их шестерки дела не меняет. Есть много людей, которые объективно творят мерзости, но искренне считают себя непричастными к ним либо оценивают мерзости как благо для себя и других; и мало людей, которые бы признали свои мерзости мерзостями, после чего упорствовали бы в них в дальнейшем.

Теперь вернемся к теме статьи, занявшей несколько номеров газеты. Германия кайзера, рухнувшая в первой мировой войне ХХ века, — толпо-”элитарное” общество; Германия периода веймарской республики не смогла стать парламентским толпо-”элитарным” обществом и была просто безвольной толпой, утратившей авторитеты преданий и вождей; Германия эпохи гитлеризма — толпо-”элитарное” общество; Германия после гитлеризма — два толпо-”элитарных” общества, хотя и основанных на авторитете двух якобы различных по классовой сущности преданий; объединенная Германия наших дней — толпо-”элитарное” общество, перспективы развития которого взаимодействием преданий, унаследованных им от западной и восточной Германий в их государственном искусственно форсированном объединении.

То есть социальная система Германии на протяжении всего ХХ века — толпо-”элитарная”, в которой на протяжении всего времени стрижет и “баранов” из толпы, временами откручивая головы оппозиционным авторитетам и следующим за ними “баранам” из толпы.

И в бытии толпо-”элитаризма” в Германии приход Гитлера к власти, хотя и сопровождался сменой государственного строя сравнительно честным путем (после реального успеха на выборах в Рейхстаг Гитлер стал канцлером не в результате выборов, а в результате успешно проведенной интриги), но всё же — мелкий эпизод, не изменивший в обществе Германии.

Чего в отношениях толпо-”элитарного” общества всегда не хватало и не хватает, так это Любви. Любовь — это не случка в геторосексуальном или гомосексуальном смысле, и не эмоциональная зависимость по поводу обладания человеком, как предметом собственности, или самоотдачи себя другом человеку или множеству людей в собственное их обладание. Хотя в современном нам обществе за большинством слов о “любви” реально стоят отождествляемые с Любовью страсти, обусловленные здоровыми или извращенными инстинктами и программами поведения человека, почерпнутыми им из культуры, и которые порождают эмоциональную зависимость от характера отношений с “предметом любви”. Любовь отличается от страстей тем, что не порабощает: невольник Любви — это чушь; если есть невольник, то нет Любви; Любовь проистекает от человека как свободный и щедрый дар, не неволящий других людей. Любовь, как жизненное явление сущностно отличается от одержимости поведения страстями и эмоциональной подневольности человека “предмету любви”. Любовь это — объективная способность человека, качество его бытия, формально логически неописуемое, механически не воспроизводимое и не тиражируемое программно-алгоритимически (т.е. изложением конкретных “приемов”, что и как делать, чтобы на выходе процесса получилась Любовь).